– Наши улицы кишели животными, – сказал он. – И шагу нельзя было ступить, не рискуя наступить на чей-нибудь хвост.
Она кивала, смеялась и улыбалась всему, что он говорил. Она сама сто раз слышала шум по ночам от бачков. Видела животных. Содержание его снов не было таким уж странным для нее. Его еще никто не выслушивал так внимательно со времени смерти Алисии, даже когда он находился на сцене. Эта молодая женщина и их бокалы, наполненные резиной, восстановили его душевную энергию.
– Я перед этим была на концерте, – сказала она. – Но не осталась. Поняла, что вы не будете петь.
Бузи не отваживался спросить, что случилось в его отсутствие. Не начался ли там хаос? Не расстраивались ли из-за того, что его нет? Собралась ли публика или были пустые места? Может быть, люди говорили, что он не оправдал их ожиданий, опозорил себя? Он не успел задать эти вопросы, потому что Лекскскс взяла его за локоть и показала на улицу.
– Там кто-то есть, – сказала она. – Кто она?
– Не двигайтесь, – сказал он ей. – Нас оттуда не видно. Здесь ее никто не ждет.
Терина приехала на такси, как только Седрик завершил первую часть концерта. Она осталась бы и на вторую, если бы только чувство долга не обязывало ее снова начать слежку за Альфредом. Ей доставляла некоторое удовольствие и мысль о том, что ее поспешный, необъясненный отъезд заставит, возможно, поволноваться Джозефа. Возможно, он подумает, что она ушла в дамский туалет или прогуляться по саду в перерыве, но теперь, во второй части концерта, будет, если повезет, сидеть рядом с ее пустым местом, не зная, что случилось с матерью. Он был слишком консервативен, чтобы уйти из шатра, пока молодой музыкант играет на своем аккордеоне. Он уже этим вечером выставил себя полным идиотом, бодаясь с журналистом, и не захочет оказаться в центре внимания в третий раз, делая что-то нарочитое, нарушая правила. Он предпочтет остаться на месте – в этом она была уверена. Что ж, пусть покипит. Пусть сам сообразит, как он оскорбил ее.
Ее встревожило и удивило, что в доме Бузи не горел свет. Пока она ехала в такси по заполненным людьми бульварам и набережной, она не позволяла себе думать о худшем, о том, что с ее зятем случилось что-то нехорошее: удар, приступ, инфаркт или – что более вероятно с учетом его недавних настроений – срыв или взрыв. Не явиться на, вероятно, самый важный концерт в его карьере – этому могло помешать только что-то по-настоящему нешуточное. Концерт был устроен в честь принятия мистера Ала на Аллею славы. И теперь отсутствие света во всех комнатах встревожило ее. Где он мог быть, если дома его не было? Насколько она знала, друзей, у которых он мог бы укрыться, у него не было, в особенности в субботний вечер. Все его коллеги и знакомые – другие музыканты города, владельцы кафе, где он пел в последнее время, эти близнецы, которые жили рядом, когда все они были детьми, даже журналист из «Личностей» – все были приглашены на концерт и, похоже, все пришли. Ни одного пустого места она не видела. И снаружи собралась толпа в надежде послушать бесплатно.
Что ж, тогда Альфред наверняка должен быть в доме, он либо умер и лежит в одной из темных комнат, либо ему слишком плохо, даже до выключателя не дотянуться. И виноват в этом – что бы там ни было – Джозеф. И еще, как опасалась Терина, виновата она сама. Так что она приготовилась к худшему, но встретиться с ним не спешила. Последнее мертвое тело, которое она видела, было тело ее мужа много лет назад, да и то после того как его нашли, потом приготовили и одели две горничные. Ей никогда прежде не приходилось иметь дело с покойниками. А что, если ей придется делать ему искусственное дыхание «рот в рот»? Эта мысль не вызывала у нее восторга.
Она пересекла дорогу и встала спиной к галечному берегу и океану, пытаясь получше разглядеть комнаты виллы. Лунного света хватало, чтобы слегка рассеять тьму. Терина разобрала посверкивание зеркал, призрачный саван штор, очертания каких-то ваз Алисии на подоконниках. Она даже прислушалась в надежде, что Альфред в задней комнате (где он обычно играл на рояле), дверь в которой всегда была плотно закрыта и света не пропускала. Но слышала она только шум машин, погоду и море. И только снова перейдя дорогу, она вроде бы уловила какое-то движение в окне гостиной цокольного этажа под балконом и резко остановилась. Если бы в этот момент по мостовой ехала машина, то наверняка сбила бы ее. Но больше она ничего не увидела. Никаких признаков жизни. Она могла разглядеть только высокую спинку дивана или две фигуры, сидящие тесно, плечом к плечу, и неподвижные, как мебель.
У Алисии и Бузи был претенциозный медный колокольчик с латинским изречением по кромке: QUI ME TANGIT VOCEM MEAM AUDI – «Кто меня ударит, услышит мой голос». Алисия привезла его из Венеции, где они проводили медовый месяц. Продавец сказал, что колокольчик этот древний, что он висел на дверях разрушенного монастыря на берегу моря в Триесте. Но в городе обнаружились и другие такие же колокольчики, купленные не в Венеции, а в Алжире, или Бейруте, или Амстердаме. Он, с утяжеленным языком, покачивался теперь на их двери и в сильные шторма звонил сам по себе, как судовой колокол. «Это Никто ищет убежище от ветра», – говорила Алисия, но не успокаивалась, пока не подходила к двери и не открывала ее, а потом возвращалась со словами: «Никто опять ушел».
Терина слишком сильно дернула за медную цепочку колокольчика и сама удивилась его громкому звучанию. Звук разнесся по улице. Колокольчик не предназначался для скромных посетителей, надеющихся, что их прихода не заметит никто посторонний. Впрочем, единственными, кто его мог услышать, были молодые люди из «Кондитерского домика».
– Глухая и шумливая, – сказал Альфред.
Никто не ответил, и она позвонила во второй раз, замерев в ожидании, когда звук стихнет и загорится свет в коридоре и прихожей. Она не была суеверной женщиной, но сейчас, сжимая большие пальцы в кулаках, досчитала до сотни и обратно, начав с числа своих лет, после чего неохотно засунула пальцы за раму и нащупала запасной ключ. Когда она вставляла его в скважину, ее руки дрожали. Да и как ей было не бояться? Ничто не говорило, что все будет в порядке.
Терина не стала закрывать за собой дверь. Напротив, она заклинила ее, чтобы не закрылась, подперев медным ведерком для зонтиков, так, чтобы в крайнем случае ее бегству в безопасность ночи ничто не препятствовало. Она даже себе не признавалась в этом, но нападение на Бузи у дверей кладовки несколькими днями раньше выбило ее из колеи. Она старалась как могла, убеждая себя и зятя, что такие царапины вполне мог оставить кот – ничего другого, хотя про себя думала иначе. Альфред сам уточнил, что следы укуса были плоские и имели форму человеческого рта и челюсти. Так что не исключено, что этот человек вернулся, чтобы довести нападение до ума, и, возможно, поджидает ее в доме. Она предупредила его о своем приходе звуком колокольчика, а теперь ее выдают новые туфельки своим постукиванием о деревянные полы Альфреда. Она скинула их с ног и, оставшись в чулках, кончиками пальцев подвинула туфли в сторону открытой двери, а в руки взяла самый тяжелый из зонтов, который ухватила за тонкий конец, чтобы защищаться увесистой ручкой. Терина пошла вперед, стараясь не производить ни звука, хотя и дышала тяжело, испуганно, а свободной рукой вела по стене коридора, пока не нащупала первый выключатель. Вилла вдруг предстала перед ней огромной и в два раза более пугающей. Она напрягла слух и услышала то, что всегда слышали Альфред и Алисия: беспорядочные звуки живого дома, похрипывание и егожение, бормотание, потрескивание. Все здесь казалось полным дыхания и крови.
