В соответствии с последним сном, события которого он сохранил в таких подробностях, потому что менее чем через час ему предстояло пересказывать их, приукрашивать для неожиданного посетителя, эти существа, чьи дома находились на деревьях и под ними, добрались до безопасности вымощенных и огнеупорных улиц и проулков, только когда слушатели с концерта уже разошлись по домам или, воодушевленные музыкой, которую они слышали, и драмами, свидетелями которых были до и после выступления мистера Ала (если знаменитый певец и в самом деле появился на сцене), нашли себе удобные местечки в уголках баров. Первыми появились лесные птицы. Огромные клинья скворцов, грачей и воробьев. Птицы редко становятся жертвами пожаров. Как и летучие мыши. Но есть более крупные животные, серебряный олень, автохтонные кошки, собаки и лисы, дикие свиньи. На сей раз все эти существа обрели ненадежную юрисдикцию нашего города. Их было слишком много – не остановить. Они могли делать, что хотели. Улицы заполнились неистовством и буйством, незнакомыми человеческим существам. Это был мультипликационный фильм из Голливуда; какие-то идиоты забыли запереть зоопарк, и на улицы хлынули толпы освобожденных животных, ошеломленных прямыми улицами и огнями.
Поздним водителям приходилось притормаживать, потом недоуменно протирать глаза. Они еще никогда не видели диких животных на улицах, если, конечно, не считать полчищ крыс, которые жили среди нас во все времена, и кошек. Один водитель такси был настолько взволнован и встревожен появлением этих полуночных стай, надвигавшихся на него сквозь дым, что включил стеклоочистители. Другому пришлось остановиться и ждать, поскольку впереди все было запружено представителями отрядов и таксономических групп, еще более низких, чем те, к которым принадлежал он. Еще один, едва избежав столкновения с существом, которое он описал бы как нечто, напоминающее голого ребенка, который мчался со скоростью ветра, чего не смог бы ни один ребенок, покраснел от стыда, когда, затормозив, увидел, что его пассажиры съехали вперед и оказались на заплеванном и закиданном окурками полике его авто. Семейство голодных взбесившихся кабанов, привлеченное запахом свинины, ворвалось через открытую дверь в ресторан, но потом, когда посетители в поисках безопасности принялись запрыгивать на столы, было испугано звуком попадавших тарелок, ножей и вилок. Парочка кустарниковых котов спряталась за амурчиком среди мягких подушек в корзине монгольфьера. Барсук, приведенный в недоумение танцевальным ковром густого плетения на лужайке перед отелем, нору вырыть в нем не сумел, но зато кучу наложил без проблем.
Ко времени появления мелких животных, а с ними и других беженцев, слишком редких, чтобы их можно было опознать (кишащая масса живых существ, которые не любят огня: от змей и жуков до блох и плоскатиков), почти все мы уже лежали в своих постелях, не имея ни малейшего представления о том, что город вовсе и не отдыхает, а переполнен перьями, мехами и шкурами. И отчасти картофельной кожурой. Когда таксисты и их последние пассажиры отправились на покой, единственными, кто остался на улицах в одежде, были попрошайки, изгнанные с их стоянок и привычные делить то, что у них есть, с другими живыми существами. Вдали от улиц, на кромке леса, команды пожарных с их волонтерами были главным образом заняты тем, что позволяли пожару заниматься своим делом – сжигать лес до последнего дерева. Они поигрывали своими шлангами на кромке пожара, позволяли гидрантам свободно подавать воду. Не было людей, нуждавшихся в спасении, считали они, так зачем рисковать жизнями пожарных? Нужно просто дождаться – пожар погаснет сам. Пусть природа сама положит ему конец.
Они своим терпением демонстрировали мудрость. Сон Бузи сходил на нет. Поначалу воображаемые небеса плясали под сполохи огня и на короткое время горели достаточно ярко, чтобы окрашивать океан в оранжевый и золотой цвета. Но очень скоро – такой уж была бедность каменистой земли, таким тонким и слабым был подлесок, таким тонким и слабым оказалось сновидение, – языки пламени начали поглощать сами себя, стали неуверенными и сморщились. К утру не останется ничего, только пелена дыма и почерневшие стволы, хотя дома, ближайшие к пожару, будут в отметинах и почернеют от огня и тяжелых туч сажи. Дождь – а дождь должен прийти обязательно, – когда он придет, будет тяжелым и целеустремленным, довольным предстоящей ему работой: вымыть наши окна, очистить машины, подмести улицы, промыть ливневки и дренажные трубы, поставить точку в разыгравшейся ночью драме, в кошмарах и воспоминаниях. Вот почему мы спим. А почему нам не спать? Наш город видел сны и похуже, чем нынешний, но при этом не отказывался от отдыха.
В этот момент хозяин сна выпрямился наконец и протер глаза. Пуговицы на рояльном табурете оставили пульсирующие отпечатки на его голенях. Шея и плечи Бузи так затекли от неудобной позы, в которой ему пришлось спать, что даже встать ему удалось не сразу. Выпрямиться он определенно пока не мог. И потому, сгорбившись, он прошлепал до двери и в первый раз за вечер щелкнул выключателем, после чего комнату залил свет. Он посмотрел на часы. Концерт уже начался – и закончился, как он предполагал, – без него. Опять его подмышки затопил пот. Шанс был упущен. Он проявил себя трусом и дураком, когда не позвонил с извинениями, но зато ни трус, ни дурак сегодня не выступали с концертом. Он был слишком слаб и непривлекателен. В этом он не сомневался. Но что будет дальше? Бузи был уверен, что либо Джозеф, либо Терина скоро начнут колотить в дверь виллы. Они, возможно, придут вдвоем и примутся уговаривать его в два ствола. Что ж, он не впустит их в дом. Пусть себе стучат в дверь хоть всю ночь, ответа все равно не дождутся.
Голода Бузи не чувствовал, но вот холод определенно его пробирал. Ему необходимо было подкрепиться, поэтому он открыл дверь кладовки и взял то, что оставалось от ликера «Булевар», и один из изящных зеленых бокалов, которыми пользовалась Алисия для вин и чего-нибудь покрепче. Немного алкоголя может смягчить его боль и укрепить дух. Он наливал себе изрядную порцию, когда кто-то или что-то начало колотиться в кухонную дверь менее чем в пяти шагах от того места, где он сидел. Это не могли быть Пенсиллоны, подумал он. Калитка, ведущая во двор, была заперта от посторонних, а он не мог себе вообразить, чтобы Джозеф или Терина перебрались через высокий забор. В любом случае никакой гость, вежливо-неуверенный, не мог так стучать, гость хочет, чтобы его услышали, но опасается побеспокоить. Второй его мыслью было, что его мальчик наконец-то вернулся, став теперь поспокойнее. Все будет решено. Третья его мысль была такой: кто бы это ни стучал, открывать не следует, по крайней мере, пока в руках у него нет дубинки. Может, это пришли грабители из сада докончить свое дело. Ключ от двери у них есть, но главная входная дверь слишком хорошо освещена и видна отовсюду. Они наверняка без труда смогли проникнуть во двор. Но его дубинка была наверху, стояла за дверью в спальню. Если бы он пошел за ней, то тем самым обнаружил бы себя, а потому он стоял неподвижно, как цапля, почти невидимый в сумерках кухни. Кто бы это ни был, что бы это ни было, он или оно уйдет, если не получит ответа.
Когда стук раздался снова, Бузи пригнулся, насколько позволила ему боль в брюшине, и отступил из кухни. Он бесшумно поднялся по лестнице к окну своей спальни, из которого мог посмотреть на мусорные бачки и в общий двор. Он ожидал увидеть попрошаек. Но у его дверей стояла женщина. Лица ее он не видел, но по непокорным волосам и экстравагантной одежде он понял, что это соседка-студентка – ей и нужно-то было всего пересечь двор от «Кондитерского домика», – та самая, которая сказала: «Она идет на снос», даже не подумав о том потрясении, которое вызовут ее слова, та самая, которая бесцеремонно спросила у него на улице: «Что вы с собой сделали?»
