Я кивнул.
– Ну это же очевидно, – произнес он. Я ждал продолжения, и Ленни, поняв, что он полностью завладел моим вниманием, вдруг умолк. – Или во всяком случае станет очевидно, когда ты будешь готов. Но пока ты еще не готов.
– В каком… смысле?
– Потому что это правда, а правды ты боишься.
Я посидел, жуя бейгл и раздумывая, какого черта он имеет в виду.
– Правда, – повторил он. – Вся правда, настоящая правда, и ничего, кроме правды с большой буквы «П». Правда сделает тебя свободным, – он говорил как проповедник старых истин. – Как раз поэтому мы и рассказываем истории, не понимаешь, что ли? История есть не что иное, как золотая ложь, гласящая правду.
Крыть мне было нечем.
– Так было задумано во всяком случае. Но ты… ты бегаешь от правды. А теперь тебе придется развернуться и бежать в обратную сторону. Гонись за ней! Ищи правду в темных местах, куда тебе особенно не хочется идти.
Ленни выдержал паузу, и мне показалось, что он наконец договорил. Но через миг у него на лице возникла широкая ухмылка:
– Слушай, – произнес он, – а я рассказывал тебе когда-нибудь историю о поиске правды?
Поиск правды
Родина истории – Индия
Жил-был когда-то человек, который отправился искать правду. Он обошел весь мир в ее поисках, расставшись со всем в своей жизни – с пожитками, семьей, домом: все – ради поиска правды.
После многих лет странствий дорога привела его в Индию, где он услышал рассказы о далекой горе. На вершине той горы, как говорили люди, найдет он место, где обитает правда.
Человек искал много месяцев, пока не нашел ту гору. Несколько дней взбирался и вот наконец оказался у входа в пещеру. Крикнул человек во тьму, и минутой позже до него долетели звуки старческого голоса:
– Чего ты хочешь?
– Я ищу правду.
– Что ж, ты нашел меня.
Он вошел в пещеру и там, в самой глубине, увидел склонившуюся над огнем самую чудовищную старуху из всех, каких видал он за жизнь: глаза навыкате, один больше второго, все лицо в буграх. Кривые зубы торчали у нее изо рта, длинные спутанные волосы свисали грязными прядями.
– Ты? – спросил человек. – Ты и есть правда?
Она кивнула.
Хоть и потрясенный ее видом, человек остался с ней и, выяснив, что она действительно была правдой, прожил в той пещере много лет, учась у нее. И вот, когда он, наконец, собрался уходить, спросил, как отплатить ей за все, чему она его научила.
– Прошу тебя лишь об одном, – ответила она, – когда вернешься в мир, говори всем, что я молода и прекрасна!
Глава 5
Поиск правды
Есть истории, от которых тепло и уютно, а внутри остается ощущение, что в мире все устроено правильно. Есть такие, от которых смешно. А есть те, с которыми непонятно, что делать, – такие проникают в душу, словно мышь, съеденная змеей заживо. Как раз это случилось с историей о поиске правды.
Я не понимал, как с ней быть. Я не знал, как быть с Ленни. По правде говоря, в то утро я ехал вдоль побережья от Санта-Круза к Беркли и не знал, как мне вообще быть со всем этим.
Потому-то я и решил ехать по автостраде № 1, что обегает лентой весь калифорнийский берег, прокладывая путь между обрывистыми скалами на востоке и буйным Тихим океаном на западе. Этот путь домой дольше того, которым я добирался до вчерашнего концерта, но он ослепительно прекрасен: вот где лучше быть тому, кто совершенно сбит с толку.
Этот отрезок дороги я проезжал много раз и никогда не уставал от него. И хотя в то утро дождя не было, я чувствовал, что надвигается шторм: шквалы ветра налетали ниоткуда и были такими сильными, что задирали дворники и плюхали ими по лобовому стеклу. На скале надо мной я заметил одинокую юкку, отчаянно цеплявшуюся за жизнь, и прямо над ней – колибри: птица слетала, взмывала и вновь устремлялась вниз.
Я думал о том, как не раз и не два ездил этой дорогой, и вспомнил любимое музыкальное произведение, какое всегда приберегал для этого участка пути, – «Кельнский концерт» Кита Джаррета. Покопался в ящике с кассетами, выудил ту самую, пусть и с отклеивающейся уже этикеткой. Сунул ее в магнитолу и услышал все те же чудесные первые фортепьянные аккорды.
Кит состарился плоховато – кассета, должно быть, успела подмокнуть. Некоторые части концерта звучали громче, другие же были едва слышны. Но я все равно слушал кассету, проезжая мост, нависающий над океаном между несущимися облаками надо мной и ревущими волнами внизу.
Вновь задумался я над историей Ленни. Как он хохотал, когда рассказывал ее, а потом указал мне на дверь, словно выдворяя вон. «Говори всем, что я молода и прекрасна!» Он произнес эту реплику дважды. Что бы это значило? Правда – сама врушка? Или она и впрямь прекрасна? Или же Ленни молод и прекрасен?
Так увлекся я этим вопросом, что не заметил, как Кит окончательно затих – остался лишь тихий мышиный писк. Я глянул вниз и увидел перепутанную жеваную бурую ленту, она перла из приборной доски. Моя магнитола прожевала и сплюнула Кита.
В любой другой миг жизни я бы расстроился, но теперь места для расстройства во мне больше не осталось. Я смотрел, как пленка собирается в клубок у меня под ногами. Ленни, бессонная ночь, бар-мицва, прошедшие месяцы, смутное эхо собственного голоса, звеневшего у меня в голове, – не развернешься. Мозг переполнился.
Я съехал на обочину, вышел из машины, и морской ветер наполнил мне легкие. Далеко внизу волны разбивались о скалы, швыряя вверх соленые брызги, они приятно освежали лицо. Оставалось лишь впитывать все это. Великого откровения не случилось. Но что-то все же сместилось: я пересек черту между потерянностью и оторопью. И это приятное чувство – оторопь – изнутри та же потерянность, но обернутая в ощущение чуда.
Я перешел через дорогу и спустился на тропу, которая вела к линии прибоя, туда, где между бьющимися волнами и скалами образовались лужицы соленой воды, над ними носились чайки. Заметил темное пятно, на высоте футов двадцати, в отвесной скале, увешанной упрямым ледяником. Вскарабкался по камням и нашел вход в пещеру; она была больше, чем могло показаться снизу, свод высокий, можно войти в полный рост. Сначала расщелина шла прямо, а затем свернула направо. За поворотом шум ветра и океана затих, а через несколько шагов наступила полная тишина. В глубине нашлось сухое местечко и даже какой-то выступ вроде скамейки у стены. Я сел. Как раз такое и надо. «Итак, – сказал я себе, – я готов».
