Около очередной заправки Зак и Энгус занервничали и побежали звонить домой. Вот тогда-то Зак и обжег ухо об телефонную трубку. Он приплелся к машине, взглянул на меня и сказал: «Упс!» Мы съели мои сэндвичи. Потом купленные на заправке острые колбаски вяленого мяса, чипсы и соленые орешки в банках. Свернув на площадку для отдыха, мы влили в себя несколько литров воды, и тут наш драндулет умер. Нам пришлось толкать его на нейтралке до ближайшего уклона, а потом заскочить внутрь, пока он разгонялся. Мотор закряхтел, ожил, и мы огласили салон победными криками и радостными воплями.
На заднем сиденье Зак и Энгус вырубились, прислонившись друг к другу и тихо похрапывая. Мы с Каппи разговорились, продолжая ехать на запад в долгих сумерках. Но солнце как будто не хотело закатываться и продолжало упрямо балансировать над горизонтом, а потом напоследок брызнуло красной вспышкой под темной линией, окаймлявшей потустороннюю вечность. И тут время словно остановилось, а мы незаметно вкатились в страну грез.
Я рассказал Каппи про папку, найденную в ящике отцовского стола. Я пересказал ему все, что прочитал в заявлении Майлы Вулфскин. Рассказал и про губернатора Южной Дакоты.
– Так вот откуда у нее деньги, – рассудил Каппи.
– Именно! Она была умненькой старшеклассницей, которую наняли приносить кофе и раскладывать документы по папкам. Их любили фотографировать, показывать в новостях. Особенно такую симпатичную индеанку, которой сам губернатор положил руку на плечико. Лароуз мне рассказывала. Линда про это тоже знала. Так Йелтоу ее и подцепил. А Ларк хранил этот секрет, но ревновал. Он же считал, что она принадлежит ему. Губернатор дал ей денег, чтобы она держала язык за зубами. Или чтобы она могла начать новую жизнь? И она спрятала деньги в куклу своей дочурки, подальше от чужих глаз.
– От глаз Ларка.
Я рассказал Каппи, что видел одежку этой самой куклы в утопленной машине, когда ее подняли со дна озера, и что сама кукла, видимо, выпала через открытое окно машины, и ее течением прибило к противоположному берегу, под мостки.
– Теперь, думаю, все вскроется, – сказал Каппи. – Ведь имеется заявление с именем губернатора. Так что почему бы и нет. Она же была несовершеннолетней, эта Майла.
– Ему крышка, это точно, – сказал я.
Кстати, Йелтоу вышел сухим из воды.
Ветер стих, машина прорезала ночную тьму вдоль Милк-ривер, где некогда охотился Мушум, убегая все дальше и дальше на запад, где Нанапуш заприметил бизона далеко на горизонте, а на следующий год ни одного уже не видел. И после этого семья Мушума вернулась и обосновалась на земле в резервации. Там он и встретил Нанапуша, и вместе они выстроили круглый дом, спящую женщину, неубиенную мать, старую бизониху. Они возвели эту постройку для единения их народа и для моления Создателя о милости, ибо правосудие применялось на земле слишком небрежно.
Мимо пронесся Хинсдейл. Потом спящий Буффало. И Мальта. Задолго до Гавра мы повернули на юг. Сверили свой маршрут по карте на заправке.
– Я себя отлично чувствую. Будем по очереди рулить без остановки всю ночь, – предложил Каппи.
– Возражений нет.
Мы рассмеялись, а Каппи притормозил, остановился, не выключая мотор, а я обежал машину спереди, сел за руль и нажал на газ. В прохладном воздухе носились зеленые листочки шалфея. Свет фар отразился в глазах койота, крадущегося вдоль проволочного ограждения в придорожной канаве. Каппи скатал мою куртку, подложил себе под голову и, привалившись к окну, задремал. Я вел машину, пока наконец не утомился, и мы с Каппи снова поменялись местами. На этот раз Зак с Энгусом пересели вперед, чтобы не давать Каппи заснуть за рулем, а я расположился сзади. Там лежала старая лошадиная попона, насквозь пропыленная. Я положил на нее голову и отстегнул ремень безопасности, потому что его пряжка впивалась мне в бедро. Я задремал под болтовню и смешочки моих троих друзей на переднем сиденье, и меня вдруг охватило убаюкивающее ощущение покоя и безмятежности, как в тот день, когда мы с родителями ехали домой из Фарго. Ребята передавали мне бутылку, и я отпивал из нее большими глотками, специально, чтобы побыстрее отключиться. Я быстро опьянел. И спал без сновидений – даже когда машину выбросило с трассы в кювет, и она, несколько раз перевернувшись, раскорячилась с распахнутыми дверцами в непаханом поле.
Я очнулся от ощущения нескончаемого беспорядочного движения. Прежде чем я понял, что происходит, все прекратилось. Я чуть снова на уснул, думая, что мы просто сделали остановку. Но я все-таки открыл глаза посмотреть, где мы, и увидел кромешную черноту. Я позвал Каппи, но ответа не последовало. Издалека послышался перепуганный стон, не плач, а какое-то натужное сопение. Я отстегнул ремень и выполз в распахнутую дверь. Стоны издавали Зак и Энгус: вцепившись друг в друга, они ползли по земле, поднимались и после пары шагов снова падали. И тут мой мозг включился. Я заглянул в машину – никого. Одна фара жалобно мигала. Я обошел машину кругом, но Каппи пропал. Наверное, побежал за подмогой, подумал я с облегчением и медленно побрел в глубь поля. Поле освещали только тусклые звезды и единственная фара «олдсмобила». Вокруг все было черным-черно – эти черные лоскуты казались бездонными колодцами, уходящими далеко в глубь земли. В какое-то мгновение мне почудилось, что я стою на краю шахты, и я испугался, что Каппи упал туда. Но это была просто тень. Тени глубже я в жизни не видел. Я опустился на четвереньки и вполз в эту тень. Я двигался на ощупь, через невидимые заросли травы. Поднявшийся ветер относил далеко прочь вопли моих друзей.
Я тоже закричал, когда обнаружил Каппи, и мой крик смешался с воем ветра.
* * *
Я сидел в полицейском участке, словно намертво прилепившись к стулу. Зака и Энгуса увезли в больницу Гавра. Тело Каппи тоже куда-то увезли, чтобы подготовить к приезду Доу и Рэндалла. А меня сюда привел призрак. Я видел его в поле, когда обнимал бездыханного Каппи: мой призрак склонил надо мной голову, освещенную лучом фонарика, словно серебристым нимбом. Фонарик он держал высоко над своим плечом и глядел на меня мрачным презрительным взглядом. Он слегка потряс меня, его губы двигались, но я смог разобрать только «Отпусти!», но я не послушался. Я спал и просыпался на этом стуле. Наверное, мне дали поесть и попить. Но я ничего этого не помнил, кроме того, что я все время глядел на круглый черный камешек, подаренный мне Каппи, – яйцо буревестника. А потом помню, в дверь вошли мама с отцом, переодетые глубокими стариками. Я решил, что это долгая дорога сюда заставила их обоих так сгорбиться, а их глаза погрустнеть, а волосы поседеть больше, чем прежде, и от долгой поездки так дрожат их руки и голоса. Но в то же время, поднявшись им навстречу, я обнаружил, что и сам постарел вместе с ними. Я был разбит и слаб. При аварии я потерял обувь. И я шел между ними и спотыкался. Мама взяла меня за руку, а когда мы подошли к нашей машине, она распахнула заднюю дверцу и села внутрь. На заднем сиденье лежала подушка и все то же старое лоскутное одеяло. Я сел рядом с отцом, он завел мотор. Мы спокойно выехали с парковки и поехали домой. На протяжении многих миль и долгих часов, когда воздух проносился мимо и ночное небо набегало на лобовое стекло и сливалось с далеким горизонтом, с еще одним, и еще одним, и во время этой поездки говорить нам было не о чем. Не помню, чтобы я что-то говорил, и не помню, чтобы отец или мама что-то говорили. Но я знал, что им все известно. Вынесенный мне приговор гласил: сидеть и терпеть. Никто не всплакнул, никто не сердился. Мама с отцом вели машину поочередно, спокойно сжимая руль и внимательно глядя на дорогу. Не помню, чтобы они хоть раз взглянули на меня или я на них после того, как прошел первый шок осознания, что мы все постарели.
