В списках, само собой, были и определения всех этих понятий. Отец Трэвис преподавал Закон Божий так, словно Второго Ватиканского собора никогда не было. Никто ведь не заглядывал ему через плечо для контроля. Он проводил мессу на латыни, если у него было настроение, а прошлой зимой, как уверял Энгус, в течение нескольких месяцев он, отодвинув алтарь вбок, разыгрывал перед прихожанами средневековые английские Мистерии с задором заядлого колдуна. Когда дело до дошло до уроков катехизиса, он с легкостью вводил или исключал темы по своему разумению. В субботу утром он впустил меня в церковный подвал и предложил занять место в кафетерии. Что я и сделал, стараясь не глядеть на ковер и не думать о Каппи. Со мной в сумрачном помещении сидел еще только один слушатель – Баггер Пурье, снова решивший встать на путь истинный после нескольких лет забулдыжной жизни в «Городах-близнецах»
[25]. Это был тощий дядька жалкого вида с толстым багровым, как у клоуна, носом хронического пьяницы. Сестры нарядили его в чистую одежду, но все равно от него несло затхлостью, словно он долгое время спал в заплесневелом углу. Я пробежал взглядом по распечаткам, которые вручил мне отец Трэвис, и стал слушать его лекцию о трех ипостасях Святой Троицы. После занятий, когда Баггер ушел, я спросил у отца Трэвиса, можно ли мне позаниматься с ним индивидуально всю будущую неделю.
– У тебя какая-то конкретная цель?
– Я хочу пройти конфирмацию в конце лета.
– Весной к нам приедет епископ – тогда же все пройдут конфирмацию. – Отец Трэвис внимательно оглядел меня. – А почему такая спешка?
– Это могло бы помочь кое в чем.
– В чем?
– Кое в чем дома, наверное, если бы я мог помолиться.
– Ты можешь молиться и до конфирмации. – Он передал мне брошюру. – К тому же ты можешь молиться, просто разговаривая с Господом. Своими словами, Джо. Тебе не нужно ждать конфирмацию, чтобы молиться.
– Отец, у меня вопрос.
Он молча ждал. Как-то очень давно я услышал от кого-то фразу, и она засела у меня в памяти. И я спросил:
– Что такое грехи, вопиющие к небу об отмщении за них?
Он склонил голову набок, словно прислушивался к звуку, которые я не мог услышать. Потом пролистал свой катехизис и указал мне на определение. Грехами, вопиющими к небу об отмщении за них, были убийство, содомия, лишение работника заработка и притеснение неимущего.
Мне казалось, я понимал, что такое содомия, и считал, что оно включает и изнасилование. Значит, мои мысли не противоречили учению церкви – этот факт открылся мне в первый же день занятий с отцом Трэвисом.
– Спасибо, я приду в понедельник, – сказал я.
Он кивнул, задумчиво глядя на меня.
– Я уверен, что ты придешь.
В воскресенье я всю службу просидел с Энгусом, а утром в понедельник помчался в церковь сразу после завтрака. Снова шел дождь, и я съел огромную плошку маминой овсянки. Эта овсянка тяжелой теплой массой легла в желудке и прижимала меня к велосипедному седлу. Мне хотелось вернуться и завалиться спать, как, вероятно, и отцу Трэвису. Он был бледен, наверное, плохо спал. И не побрился. Кожа у него под глазами была синеватая, он дышал на меня кофейным ароматом. Прилавок кафетерия был завален коробочками из-под еды, мусорные ведра были забиты.
– У вас тут были поминки? – спросил я.
– Умерла мать мистера Пурье. А это значит, что, скорее всего, мы его больше не увидим. Он надеялся воссоединиться с церковью, пока она еще была в сознании. Кстати, я принес тебе книгу, – и он дал мне старое потрепанное издание «Дюны» карманного формата. – Так. Ну что, начнем с причастия? Я видел тебя на мессе с Энгусом. Ты понимал, что там происходило?
А я как раз выучил его брошюру почти наизусть и ответил:
– Да.
– Можешь рассказать?
– Там происходило распределение благодатной пищи для наших душ.
– Очень хорошо. Что-нибудь еще?
– Тело и кровь Христа пребывали там в виде вина и… крекеров?
– В виде просфоры. Да. Еще?
Пока я рылся в памяти, дождь прекратился. Внезапный проблеск солнца осветил пыльные стекла подвальных окон, и в солнечных лучах завертелись пылинки. Весь подвал осветился косым полотнищем света.
– Мм… духовная пища?
– Верно. – Отец Трэвис улыбнулся, заметив танцующие вокруг нас и в окнах всполохи мерцающего света. – Раз нас только двое, как насчет того, чтобы провести занятие на воздухе?
Я последовал за отцом Трэвисом вверх по лестнице, мы вышли через боковую дверку и пошли по тропинке, вьющейся между сосен. С сосновых веток падали дождевые капли. Тропинка сделала петлю за спортивным залом и школой, потом сбежала вниз сквозь ряды деревьев и поднялась к дороге, на которой развернулись самые драматичные эпизоды марафона Каппи и отца Трэвиса. По пути он сообщил, что для подготовки к причастию, когда я стану частью мистического тела Христова, мне придется очиститься посредством таинства исповеди.
– А чтобы очиститься, надо понять самого себя, – продолжал отец Трэвис. – Все, что есть в окружающем тебя мире, также находится и в тебе. Хорошее, дурное, зло, совершенство, смерть, все. Так мы изучаем наши души.
– Ладно, – сказал я рассеянно. – Смотрите, отец! Вон там суслик!
– Да, – он остановился и взглянул на меня. – Как твоя душа?
Я стал озираться, словно моя душа вот-вот появится из-за кустов, чтобы я мог ее проверить. Но рядом было только лицо отца Трэвиса, тщательно выбритое, преувеличенно красивое, и его серьезные водянистые глаза с жутковатым блеском и четко очерченные, словно вылепленные, губы.
– Сам не знаю. Я бы хотел пострелять сусликов.
Священник зашагал дальше, и я время от времени бросал взгляд на его спину, но он молчал. Наконец, когда мы углубились в подлесок, он произнес:
– Зло.
– Что?
– Нам нужно обратиться к проблеме зла, чтобы понять твою душу или душу любого другого смертного.
– Ладно.
– Есть разные виды зла, ты знал это? Есть зло материальное, которое вызывает страдание безотносительно людей, но существенно влияющее на жизнь людей. Болезни и нищета, разного рода катастрофы. Это материальное зло. С ним мы ничего не можем поделать. Мы должны признать, что его существование является для нас тайной. Другое дело моральное зло. Его людям причиняют другие люди. Некий человек способен сознательно сделать нечто другому человеку и причинить ему боль и страдания. Это моральное зло. И ты, Джо, пришел сюда с целью исследовать свою душу в надежде приблизиться к Богу, потому что Бог – это благо, он всемогущий, он исцеляет, он милостив, и так далее. – Отец Трэвис умолк.
– Верно, – согласился я.
