Соня наклонилась к Мушуму. Они беседовали дразняще тихими голосами, и она качала головой и смеялась. Старик улыбался ей беззубым ртом и смотрел на нее умоляющим взглядом, в котором прочитывалась обожание. Она приблизила губы к его лицу и поцеловала в щеку, потом взяла за руку, еще немного поболтала с ним. Оба смеялись без остановки как дураки, пока мне не стало противно, и я убежал на воздух.
Мои родители сидели вместе с другими взрослыми в беседке, и мама, хотя говорила сама мало, кивала, слушая отца. Оркестранты начали расставлять инструменты у склада садового инвентаря. А за складом дядя Уайти и прочие выпивохи уселись на земле и пустили бутылку по кругу. Уайти сегодня пребывал в мрачном настроении и молча глазел на гостей за столом, стараясь следить и за происходящим там, и за движением бутылки, и бурчал себе под нос злобные умозаключения, которые, к счастью, были совершенно бессвязными. Я заметил Доу Лафурнэ и Каппину тетю Джози. Еще тут были тетя Стар и мать Зака, а с ней младшие братишка и сестренка Зака. Но ни Зак, ни Энгус, ни Каппи еще не подъехали. Мне не хотелось спрашивать, куда они запропастились – а вдруг у них была какая-то задумка, поэтому я тихо выкатил велосипед из-за гаража и умчался. Я почти не сомневался, что отсутствие Каппи как-то связано с Зелией – и точно: когда я подъехал к церкви, мне навстречу попались Зак и Энгус, которые медленно, зигзагами съезжали с холма. Но Каппи с ними не было.
Он остался дома, объяснил Зак. Они договорились встретиться на кладбище, когда стемнеет. Мы трое никак не могли смириться с гнетущим подозрением насчет тех двоих, хотя сами распростились с мечтой о Зелии в первый же день знакомства. И мы поехали обратно на праздник, а там уже танцоры лихо отплясывали джигу на траве, и бабушка Игнасия выдавала свои фирменные коленца. Мы наелись до отвала, потом втихаря стащили несколько бутылок пива и опорожнили их в пустые банки из-под лимонада. Мы попивали пивко, слушали оркестр и глазели, как дядя Уайти в танце прижимает к себе Соню, а потом стемнело. Отец сказал, что мне пора возвращаться домой, и я не стал спорить. Въехав во двор, я привел к себе в комнату Перл и уже засыпал, когда услышал, как вернулись родители. Тихо переговариваясь, они поднялись по лестнице наверх, а потом вошли оба в свою спальню, как бывало раньше. Они закрыли за собой дверь, и, услышав знакомый щелчок замка, я понял, что все в порядке.
* * *
Вот если бы все так и оставалось – как раньше – и напавший на маму умер бы за решеткой! Вот если бы он покончил с собой. Но я не мог жить с этим «если бы».
– Мне надо знать точно, – сказал я отцу на следующее утро. – Ты должен сказать мне, кто этот «дохляк».
– Скажу, когда смогу, Джо.
– А мама знает, что он может выйти на свободу?
Отец приложил палец к губам.
– Вообще-то нет. Да! Но мы с ней об этом не говорили. Из-за этого она может опять вернуться к прежнему состоянию, – поспешно добавил он. Его лицо исказила гримаса, и он дотронулся пальцами до лица, словно хотел стереть эту гримасу.
– Я присмотрю за ней, а ты следи за ним.
Отец кивнул. Помолчав, он встал и, тяжело ступая, двинулся к своему письменному столу. Пока он рылся в кармане в поисках ключа, я смотрел на его беззащитную коричневую лысину в обрамлении седого полумесяца волос. С недавних пор он стал запирать один ящик, но теперь отпер его и вынул из него папку. Он открыл папку, шагнул ко мне и, достав из папки сделанный в полицейском участке снимок, вручил мне.
– Мама еще не знает, стоит ли рассказывать кому-то, – произнес он. – Так она решила. Поэтому и ты никому не говори.
Симпатичный мужчина, не красавец, крепкий, с бледным лицом и черными блестящими глазами, зрачки большие, так что белков не видно, – два живых сгустка ярости. Рот полуоткрыт, два ряда безупречно белых зубов, красные ниточки губ. Это был мой клиент. Тот, кому я залил полный бак бензина накануне своего последнего дня работы на заправке.
– Я его знаю, – сказал я. – Это Линден Ларк. Он приезжал на бензозаправку Уайти.
Отец не смотрел на меня, но его челюсть напряглась, и губы сжались.
– Когда?
– Наверное, незадолго до того, как его взяли.
Отец забрал фотографию и сунул ее в папку. Я видел, что одно только прикосновение к фотографии жгло его ладонь – такую болезнетворную энергию излучало это изображение. Он швырнул папку в ящик и застыл, глядя на разбросанные по столу бумаги. Потом приложил к сердцу сжатый кулак, расправил пальцы и затеребил пуговку рубашки.
– На заправке Уайти…
Я слышал, как мама возится в огороде. Она забивала в землю тонкие колышки рядом с кустами помидоров на грядке. Потом она будет рвать старые тряпки на узкие тесемки и привязывать ими колкие душистые стебли к колышкам, чтобы разрастающиеся побеги могли по ним взбираться вверх. На кустах уже появились ядовито-желтоватые звездчатые листочки.
– Он изучил законодательство, – тихо сказал отец. – И знает, что мы не можем его задерживать. Надеется избежать наказания. Как его дядька.
– Ты о чем?
– О линчевании. Ты знаешь.
– Это же давно было, пап.
– Двоюродный дядька Ларка был в группе линчевателей. Вот откуда, думаю, эта ненависть.
– Интересно, а ему вообще известно, что у нас об этом еще помнят? – спросил я.
– Мы поименно знаем всех, кого повесили. Мы поименно знаем всех, кто вешал. Нам даже известно, что мужчины, которых линчевали, не были повинны в преступлениях, в которых их обвиняли. Местный историк раскопал в архиве документы и доказал это.
Мама уже собирала инструменты. Они звенели у нее в ведре. Потом подсоединила шланг к крану и стала поливать огород и цветы. Струя воды мягко шуршала, двигаясь справа налево и обратно.
– Все равно он от нас не уйдет, – заметил я. – Правда, пап?
Но отец неподвижно уставился на письменный стол, словно сквозь его дубовую столешницу и обложку папки мог видеть ту фотографию, и не только ее, а еще и другие фотографии или отчет о давней зверской расправе, которая все еще бередила души.
* * *
После смерти матери Линдену Ларку достался ее фермерский дом на окраине Хупдэнса. Он время от времени жил в этом старом двухэтажном коттедже, некогда окруженном цветочными клумбами и огородными грядками. Теперь-то, конечно, участок зарос травой, и к тому же его опоясали желтой полицейской лентой. Полицейские с собаками несколько раз прочесали дом и участок, поля и леса вокруг фермы – и ничего не обнаружили.
– Майлу не нашли, – сделал я вывод.
Мы с отцом беседовали вечером того же дня. В доме было тихо. Я вел свою игру. Вернувшись, он на этот раз все мне рассказал. Губернатор Южной Дакоты, который хотел взять приемную дочку, уверял, что действовал через социальную службу Рэпид-Сити, – и это подтвердилось. Тамошние чиновники показали, что месяц назад или около того кто-то, вроде бы мужчина, оставил спящую малышку в детском кресле в машине около мебельного отдела гипермаркета «Гудвилл». К одежде подкидыша была прикреплена булавкой записка, сообщавшая, что ее родители погибли.
