Одна девчонка, чью сестру мы знали, Руби Смоук, заявила, что ее родила змея. Я почувствовал, как сидящий рядом со мной Зак затрясся, и сильно ткнул его локтем. Энгус уже понял, как тут положено реагировать, и пробормотал «Хвала тебе!», но Каппи спросил ледяным тоном:
– А что это была за змея?
Отец Трэвис нагнулся и бросил на него косой взгляд.
Руби была крупная деваха с короткими залаченными рыжими прядками и с серьгами-кольцами. На ее лице лежал толстый слой косметики. Ее парень Тост – уже не помню его настоящего имени, да и никто не помнил, – был там же. Тощий, в баскетбольных трусах, сидел, печально ссутулившись. Он бросил на Каппи не то чтобы злобный взгляд и буркнул:
– Не твое дело! Змея и змея.
Каппи развел руками.
– Да я просто спрашиваю, брат! – и опустил взгляд.
– Раз это тебя так интересует, – сказала Руби, – это была исполинская змея, коричневая, с полосками крест-накрест. И у нее были золотые глаза и клинообразная голова, как у гремучей змеи.
– Ямкоголовая гадюка, – заметил я. – Ты родилась от ямкоголовой гадюки.
Выражение лица отца Трэвиса не предвещало ничего хорошего, но лицо Руби засияло от удовольствия.
– Все нормально, отец, – промурлыкала она. – У Джо дядя – учитель естествознания.
– На самом деле, – продолжал я, приободрившись, – мне кажется, ты была рождена копьеголовой гадюкой, которая является самой ядовитой в мире змеей. Если такая змея укусит тебя в палец, придется отрубить всю руку! Только так можно избавиться от ее яда. Либо же ты могла родиться от бушмейстера, что достигает до десяти футов в длину и обычно прячется в зарослях и подстерегает свою добычу. Бушмейстер может завалить корову! Ты и глазом моргнуть не успеешь, как копьеголовая гадюка нанесет свой смертельный укус, потому что она молнией бросается на жертву.
Все с восторгом закивали, глядя на Руби, и кто-то произнес:
– Ай, молодца, Руби!
Она горделиво оглядела присутствующих. И тут заговорил отец Трэвис:
– Иногда все происходит очень быстро, в мгновение ока, вот почему мы в нашей группе и работаем, чтобы подготовить вас к этим молниеносным опасностям. Эти опасности нельзя назвать искушением, конечно, вы просто реагируете в силу инстинкта. А искушение – процесс медленный, и вы ощутите его утром сразу после пробуждения и вечером, когда вы расслаблены, утомлены, но еще не хотите спать. Тогда-то вас и посещает искушение. Вот почему мы изучаем различные стратегии, чтобы чем-то себя занять, молиться. Но быстродействующий яд – это нечто совсем другое. Он поражает мгновенно. Укус искушения может настичь вас в любой момент. Это может быть мысль, настрой, побуждение, догадка, интуитивное желание, которое заводит вас в темные закоулки жизни, о которых вы никогда и не подозревали.
Я сидел ни жив ни мертв: его слова вызвали у меня панику.
Мы все взялись за руки, склонили головы и прочитали «Богородицу» – молитву, которую в нашей резервации знали все: для этого не обязательно было быть католиком, потому что люди постоянно бубнили ее в лавках, в барах и в школьных коридорах. Мы прочитали ее десять раз подряд, упоминая всякий раз и «плод чрева твоего» – словосочетание, которое Зак считал жутко комичным и не мог произнести – из опасения расхохотаться. Вот так прошел практически весь день – в исповедях, напутствиях, слезах и коллективных молитвах. И в неприятных моментах, когда приходилось заглядывать друг другу в глаза. Неприятными такие моменты были потому, что мне нужно было смотреть в глаза Тосту – похожие на две выжженные дыры, совершенно пустые, и вообще они принадлежали парню, так что какой смысл было в них смотреть? Каппи повезло: он глядел в глаза Зелии. Это у них называлось встречей двух душ. Высокодуховное занятие. Правда, Каппи потом сказал, что у него возник такой стояк, какого ни разу в жизни не бывало.
* * *
Фонтан энергии, овладевшей мамой, постепенно иссяк. И она все чаще отдыхала – но на кушетке внизу, а не за закрытой дверью спальни. Когда я пришел домой, отец позвал меня посидеть с ним в саду на старом расшатанном стуле. Вечер был прохладный, и легкий ветерок шуршал листвой клена во дворе. Громадный тополь около гаража беспокойно шумел. Отец склонил голову, стараясь поймать лицом последние лучи заходящего солнца.
Я задал ему вопрос про «проклятого дохляка», и он обдумывал ответ.
– Так кто же он?
Отец помотал головой.
– Дело в том, что… – начал он, аккуратно подбирая слова. – Сначала будет заседание, на котором судья должен решить, можно ли предъявить обвинение. Но даже теперь мы, возможно, пытаемся прыгнуть выше головы. Адвокат защиты уже внес ходатайство о его освобождении под залог. Габир мог бы сказать свое слово, но дела-то нет. Большинство дел об изнасиловании не доходит до прокурора штата, хотя Габир на нашей стороне. Ходят слухи, что защита намерена подать иск против управления по делам индейцев. При том, что мы точно знаем: это сделал он. При том, что все сходится.
– Да кто он? И почему его нельзя просто повесить?
Отец схватился руками за голову, и я извинился.
– Нет, – произнес он задумчиво. – Я бы его повесил. Уж поверь мне. Я представляю себя судьей из старого вестерна, который приговаривает преступника к виселице. Я бы сам с удовольствием привел приговор в исполнение. Но ведь помимо фантазий о ковбойском суде есть еще и традиционное правосудие анишинаабе. Мы должны были бы сесть и совместно решить его судьбу. Однако наша нынешняя система…
– Мама не знает, где это произошло, – заметил я.
Отец наклонил голову.
– Нам не на что опереться. У нас нет ни ясной юрисдикции, ни точного описания места преступления.
Он достал клочок бумаги и, нарисовав на нем кружок, постучал карандашом по кружку. И рядом нарисовал карту местности.
– Вот это круглый дом. Прямо за ним начинается участок Смоукера, который сейчас настолько раздроблен, что никто уже не может им воспользоваться. Дальше идет участок, который был продан, – это частная земля. Круглый дом стоит на дальнем краю земли, находящейся в племенном трасте, и на эту землю распространяется юрисдикция нашего суда, но, разумеется, не на деяния белого человека. В отношении него действует федеральный закон. Вот земля около озера. Она тоже в племенном трасте. Но только с одной стороны. Вот этот угол – земля национального парка, там действует закон штата. С другой стороны пастбища начинается лес – и это продолжение земли, на которой стоит круглый дом.
– Ладно, – сказал я, глядя на рисунок. – Отлично. Почему ей просто не придумать место?
Отец грустно посмотрел на меня. Кожа вокруг его глаз была красно-серого оттенка. А на щеках – вся в складках.
– Я не могу просить ее об этом. Так что проблема остается. Ларк совершил преступление. Но на чьей земле? Это была земля племени? Частная земля? Собственность белых? Штата? Мы не можем предъявить ему обвинение, если нам неизвестно, по какому законодательству проводить суд.
