Он развел руки над подлокотниками шезлонга. Он молча смотрел на нас, пока мы наконец не подняли глаза и не встретили его немигающий взгляд. – Вам хочется узнать, как это произошло. И как я с этим справляюсь. Вы хотите узнать о вещах, о которых вы не вправе знать. Но вы не плохие мальчики. Теперь я это вижу. Вы просто хотели узнать, кто надругался над вашей матерью. Над его матерью. – С этими словами он взглянул на меня. – Я служил в американском посольстве в восемьдесят третьем. Мне повезло, ведь я здесь, верно? Мой шпингалет фурычит. Мне нужно тщательно ухаживать за ним. А иначе инфекции. Бывают у меня и сексуальные желания. Но все сублимируется. До того, как пойти в морскую пехоту, учился в семинарии. Пережил приступ гнева. Домой вернулся таким. Это был знак. Окончил семинарию. Посвящен в сан. Направлен сюда. Вопросы есть?
Я сказал ему, что еще ни один священник в наших краях не стрелял сусликов.
– Монахини травят их газом. Вам бы понравилось, если бы вас травили газом в туннелях? Уж лучше помереть без мучений на воздухе. Они дохнут вот так! – Он щелкнул пальцами. – Опрокидываются на спину и глядят в небо. Ясно? На облака.
Отец Трэвис не смотрел на нас. Он вообще никуда не смотрел. Он махнул рукой, давая нам понять, что мы свободны. Мы привстали. Он был где-то далеко. Сложил пальцы домиком и приложил к ним лоб. Мы тихо прошли мимо него к двери, тихо убрали стул и отодвинули засов. Потом осторожно затворили за собой дверь и пошли к своим великам. Ветер усилился и сильно раскачивал фонарь на столбе. От этого свет плясал как безумный. Сосны стонали. Но воздух был теплый. Дул южный ветер, прилетевший на крыльях шаванобинеси, буревестника с юга. Дождевой птицы.
Глава 6
Секретные данные
Ветер гнал огромные горы облаков, которые неслись и неслись, пока небо не очистилось. Как ни в чем не бывало, словно никакой размолвки между нами не произошло, мы с отцом разговорились. Он сообщил, что у него состоялся интересный разговор с отцом Трэвисом. Я похолодел. Но оказывается, они беседовали о Техасе и о военных делах. Отец Трэвис на нас не настучал. И если отец тем вечером поведал Эдварду о своих подозрениях, то со мной он ничем таким не поделился – наверное, просто не захотел. Я поинтересовался, общался ли он с Сореном Бьерке. И сразу взял быка за рога:
– Про канистру спрашивал?
Теперь, когда отец Трэвис был вычеркнут из списка подозреваемых, я снова вспомнил про папки с судебными делами, которые мы с отцом привезли тогда домой. И еще спросил, допросил ли Бьерке брата и сестру Ларков.
– Он поговорил с Линдой.
Отец сильно нахмурился. Он же дал себе обещание не впутывать меня в расследование, не посвящать в его подробности и тем более не проводить расследование совместно со мной. Он понимал, куда это может зайти, во что я могу ввязаться, но в то же время он сам мало что знал. И его обуревало – чего я не понимал тогда, но о чем знаю сейчас, – чувство одиночества. Я был прав: это дело заботило только нас троих. Или, точнее, двоих. Так, как нас с отцом, мамино состояние не волновало больше никого – ни тетю Клеменс, ни даже маму. Никто не думал о ней день и ночь. Никто не знал, что с ней происходит. Никто, кроме нас двоих, отца и меня, не мечтал вернуть нашу жизнь в привычное русло, вернуть все к тому, как Было Раньше. Поэтому у отца просто не было выбора. И в конце концов ему ничего не оставалось, кроме как поговорить со мной.
– Мне надо съездить к Линде Уишкоб, – сказал он вдруг. – Она отказалась беседовать с Бьерке. Может быть, ты… хочешь со мной?
Линда Уишкоб привлекала внимание своей уродливой внешностью. Болезненно бледное треугольное лицо торчало над прилавком местного почтового отделения. Глаза навыкате таращились с идиотским выражением. Красные влажные губы смахивали на два мясных обрезка. Ее похожие на ворох коричневых ниток волосы торчали в разные стороны и заколыхались, когда она выложила на прилавок набор юбилейных марок. Она их достала специально для отца. Всем своим видом, вплоть до пухлых пальчиков с длинными ногтями, Линда напомнила мне пучеглазого дикобраза. Отец выбрал блок из пятидесяти марок, посвященных каждому штату, и предложил угостить ее чашкой кофе.
– У нас тут есть кофемашина, – отрезала Линда. – И я могу пить кофе бесплатно! – Она отнеслась к визиту отцу настороженно, хотя знала про происшествие с мамой. Все знали об этом, но никто не знал, что можно говорить, а что нет.
– Забудем про кофе, – сказал отец. – Я бы хотел с тобой потолковать. Может, тебя пока кто-нибудь подменит? Ты же не слишком занята.
Линда разомкнула влажные губы с явным намерением отказаться, но не смогла сразу придумать предлог. Она быстро договорилась с начальницей и вышла из-за прилавка. Из почты мы направились к закусочной «Здоровяка Эла» – крошечной забегаловке на другой стороне улицы. Я засомневался, что отец будет расспрашивать ее в «Здоровяке Эле», где в тесном помещении стояли шесть столиков впритирку. И не ошибся. Он не стал задавать Линде никаких вопросов, а завел бессодержательную беседу о погоде.
Разговорами о погоде отец мог заболтать кого угодно. Очень часто бывало так, что погода оказывалась единственной темой, обсуждая которую, люди полностью расслаблялись и мололи языком без умолку, а отец мог говорить о погоде до бесконечности. Закончив обсасывать текущую погоду во всех мыслимых подробностях, он переходил к обсуждению необычных погодных явлений за последние сто лет, о которых его собеседники знали по личным воспоминаниям, или по рассказам родственников, или из сводок новостей. Вспоминались погодные катаклизмы самых разнообразных видов. Но когда и эта тема исчерпывалась, приступали к погодным феноменам, возможным в будущем. Как-то раз, помню, отец увлеченно размышлял о погодных особенностях загробной жизни. Вот и сейчас они с Линдой Уишкоб долго и увлеченно толковали о погоде, а потом она встала и ушла.
– Пап, ну ты ее просто измочалил этим разговором.
На доске мелом было написано сегодняшнее меню: суп с гамбургером – заплати и ешь, сколько сможешь. Мы приступили ко второй плошке дымящегося супа, сваренного по простому рецепту: мясной фарш, макароны, консервированные помидоры, сельдерей, лук, соль и перец. В тот день суп был особенно хорош. Еще отец заказал фирменный кофе, который он называл «испытанием для стоика». Кофе тут был всегда пережжен. После супа отец без всякого удовольствия потягивал этот кофе.
– Просто хотел выяснить, чем она дышит, – объяснил он. – Линда и без меня порядком измочалена.
Я не понимал, какую цель он преследовал, затеяв эту беседу, но у них с Линдой явно произошел какой-то тайный обмен информацией – какой, я тогда не смог уловить.
В тот день отец смилостивился и позволил наконец позвать в гости Каппи. Стояла изнуряющая жара, поэтому мы с ним сидели в доме и, стараясь не шуметь, играли в «Коммандо-Бионикла». Монотонно гудел вентилятор. Мама, как обычно, спала.
Раздался тихий стук в дверь. Я открыл – на пороге стояла Линда Уишкоб: глаза навыкате, синяя униформа в обтяжку, потное бледное лицо без намека на косметику. Ее длинные ногти на коротких толстеньких пальцах вдруг показались мне зловещими, хотя и были выкрашены безобидным розовым лаком.
