Я пересек узкий песчаный пляж и вошел в озеро. Мое сердце бешено заколотилось, когда я осознал, что совсем не чувствую воду. Зато я живо ощущал охватившую его досаду, когда он смотрел вслед удаляющейся машине. Я буквально увидел, как он в бессильной ярости схватил канистру и едва не зашвырнул ее в краснеющие вдалеке задние фонари. Он побежал вперед, потом назад. Он остановился, внезапно вспомнив об оставленных у озера вещах, о своей машине, о своих сигаретах или что там у него было. И о канистре. Он не мог допустить, чтобы его задержали с этой канистрой. И как бы ни было холодно тем майским днем: заморозки на траве и ледяная вода в озере, – ему пришлось довольно далеко зайти в воду и наполнить канистру. После чего, размахнувшись изо всех сил, он кинул полную канистру в озеро. Значит, если сейчас нырнуть и ощупать руками илистое дно, покрытое водорослями и улитками, я смогу найти эту канистру.
* * *
Друзья обнаружили меня сидящим перед валяющейся на траве дверью от бревенчатого дома. Я грелся на солнце и сушил одежду, а рядом стояла канистра. Увидев их, я обрадовался. Теперь я четко понимал, что напавший на маму намеревался еще и сжечь ее заживо. Но хотя такой жуткий финал не вызывал сомнения или, во всяком случае, его можно было предположить, судя по реакции тети Клеменс в больнице и по рассказу отца о мамином побеге, я подсознательно отказывался его принять. Но теперь, когда канистра из-под бензина лежала прямо передо мной, я впервые осмыслил этот факт – и меня всего затрясло так, что зубы начали выбивать дробь. Когда я сильно нервничал, меня иногда одолевал приступ тошноты. Этого не случилось ни в машине, когда мы везли маму, ни в больнице, ни даже когда я ей читал вслух. Может быть, тогда просто все мои чувства притупились. Но сейчас я как бы пропустил через себя все произошедшее с ней. Я быстро выкопал ямку в земле, меня туда вырвало, и я прикрыл блевотину листьями и ветками. Я сидел, совершенно обессиленный. А когда услышал вдалеке голоса ребят и шорох велосипедных шин, а потом характерный звук, когда Каппи затормозил ногами, и их приветствия, я вскочил и начал хлопать себя по бокам. Не мог же я допустить, чтобы они увидели, как меня развезло, точно девчонку. Когда они подъехали ближе, я сделал вид, будто замерз в холодной воде. Энгус сказал, что у меня губы синюшные и предложил согреться «Кэмелом» без фильтра.
«Кэмел» без фильтра – лучше сигарет не своруешь. Элвин, бойфренд тети Стар, обычно курил какую-то безымянную гадость, но в последнее время, видно, обзавелся деньжатами. Энгус тайком залезал в его пачку и вытягивал по одной, так, чтобы тот ничего не заподозрил. Но сегодня Энгус стянул сразу две. Я аккуратно разломил предложенную сигарету пополам и поделился с Каппи. Зак и Энгус поделили другую. Я затягивался своей половинкой до последнего, пока не обжег пальцы. Мы курили молча, а когда закончили, сплюнули оставшиеся на языке табачные крошки, как это делал Элвин. Мятую темно-красную канистру сверху и снизу опоясывала золотая ленточка. Из сливного отверстия торчал длинный изогнутый носик. Толстыми черными буквами на фоне ярко-желтого пламени с голубоватой сердцевиной было написано: ОГНЕОПАСНО!
– Хочу поймать гада, – заявил я. – Хочу его сжечь!
Они поглядели на канистру. И сразу все поняли.
Каппи отодрал от расколотой двери щепку и начал втыкать ее в землю. Зак жевал травинку. Я поглядел на Энгуса. Тот был вечно голодный. Я сказал ему, что принес сэндвичи, и, достав сверток из рюкзака, раздал всем.
Сначала мы аккуратно отлепили верхние куски хлеба от арахисового масла. Потом положили на него хрустящие соленые огурчики. И снова прикрыли эту вкуснятину хлебом. Рассол от огурчиков просочился в арахисовое масло, которое уже не липло к зубам, и можно было заглатывать откушенные куски целиком, ощущая в привычном ореховом вкусе приятную острую кислинку. Когда с сэндвичами было покончено, Энгус выдул почти весь рассол из банки и зажевал его острым перчиком. Каппи выудил стебелек укропа и стал его жевать. Зак отвернулся – иногда он вел себя как тот еще привереда, но потом мог отколоть такое, что закачаешься.
Мы пустили по кругу бутылку с водой, а потом я им поведал о своей догадке – как произошло нападение на маму.
– Вот как все было, – произнес я без всякого смущения. – Он сделал это прямо здесь, – и я мотнул головой в сторону ритуального дома. – Он это сделал, а потом решил сжечь ее заживо там, внутри. Но у него отсырели спички. И он спустился с пригорка к озеру, чтобы принести сухой коробок.
Я в подробностях рассказал, как маме удалось от него сбежать. И как я подумал, что напавший оставил кое-что из своих вещей в лесу, и как я пошел вдоль ограды к озеру, и как вошел в воду и обнаружил место, где он утопил свою канистру. И еще я сказал, что он, вероятно, курил, потому что у него был запасной коробок спичек, за которым он ушел, а может, у него была зажигалка. Но он должен был что-то оставить в лесу. Если он бросил там пакет с вещами, возможно, он даже спал в лесу. А еще он мог оставить окурки. Или отрывал у сигарет фильтры, как это делает дядя Уайти, раскатывая в пальцах фильтр на волокна и скатывая пустую папиросную бумажку в шарик. Нам надо было искать улики: волокна, любые посторонние предметы, что угодно.
Все закивали и принялись осматривать землю вокруг. Каппи поднял голову и поглядел на меня.
– Сделаем! – твердо сказал он. – Да, Суперстар?
– Ладно! – отозвался Энгус. «Суперстаром» его прозвали потому, что его тетку звали Стар. – Посмотрим, что найдется.
Нашли мы только клещей. Наша резервация ими славится. Мы разделили лес на квадраты и прочесали всю территорию от ограды из колючей проволоки, которая тянулась к югу футов на тридцать до самого озера. Весной, если натыкаешься на гнездо клещей – а в этих гнездах они вылупляются огромным выводком, – они тебя всего облепляют. Но двигаются они медленно. Частично их можно смахнуть с себя, но в любом случае от всех не отделаешься. И мы, ползая в кустах, постоянно натыкались на их гнезда.
Зак перепуганно завопил. Он подпрыгнул, и я увидел, как стайка клещей перескочила с него на Энгуса и исчезла в блестящих волосах Каппи.
– Заткнись ты, нюня! – прикрикнул на него Энгус. – Блохи куда хуже клещей!
– Ну да, блохи! – отозвался Зак. – А помнишь, как твоя мать обработала дом средством против блох, забыв, что ты внутри остался?
– Э, приятель, тогда из дома всех повыгоняли и задали блохам жару! – возразил Энгус. Он поднял с травы кусок пластиковой обертки, повертел в руке и выкинул. – Да, забыли, что я сплю в углу, – так и оставили до утра. А блохи, спасаясь от потравы, попрыгали на меня, а мне тогда было всего четыре. Попили моей кровушки последний раз в жизни да и подохли в моей одежде. Мне еще повезло, что меня не высосали досуха.
– Они твой мозг высосали досуха, – сказал Зак. – Посмотри, чем ты в меня бросил.
Он ухватил двумя пальцами сморщенный презерватив и стал раскачивать его вперед-назад, как маятник. Судя по виду, презерватив пролежал в лесу всю зиму. Старшие подростки обычно приходили на берег озера и разводили костры. Я протянул Заку пакет из-под сэндвичей, и он опустил туда засохший презерватив. А потом мы нашли еще с десяток таких же и множество пивных банок, которые Энгус собрал, отнес к большому камню и стал их плющить ногой, чтобы сдать потом в приемный пункт. То, что издали казалось новой порослью кустов с густой листвой, на самом деле скрывало кучу мусора. Сюда были свалены бесчисленные окурки. Пакет из-под сэндвичей быстро наполнился чинариками и презервативами. Еще тут были обертки от конфет и скомканные куски туалетной бумаги. Полицейские либо не сочли нужным искать тут, либо просто устали.
