– А что те люди, твои родители… Роджер и Глория…?
– Клайв, – поправила Мелоди. – Клайв и Глория.
– Точно. С ними что? Они сейчас как?
Мелоди пожала плечами и отхлебнула немного колы.
– Я с ними не виделась уже довольно долго.
– Да? Почему же?
– Ну, были на то разные причины… Я их не видела с тех пор, как родился Эд. Все это было очень неприятно… Но как вы о них узнали? Мне казалось, я отправилась к ним жить через долгое время после того, как уехала от вас.
– В общем, да. Поначалу ты и впрямь жила у тетушки Сьюзи… у бедняжки Сьюзи… А потом она отправила тебя к этой семейной паре. Я ни разу их не видела, но, по отзывам, они были вполне неплохие люди. Если не ошибаюсь, та женщина, Глория, приходилась Сьюзи какой-то дальней сестрой.
– В смысле, они мне были родственники?
– Насколько я поняла, да… Ну, а потом, когда твоя мама проиграла битву своим бесам и оставила тебя одну-одинешеньку, у нас с ними разыгралась баталия.
– Что еще за баталия?
– Между мной и Кеном с одной стороны – и этой парой. Мы выяснили, что они уже регистрируются конфиденциально как приемные родители и могут официально тебя удочерить. И мы подумали, что это как-то неправильно. Кто эти люди? Совершенно посторонние, которые забрали к себе нашу любимую Мелоди – и даже не дают нам с ней видеться! И мы тогда тоже начали процесс удочерения. Кен даже коротко постригся по такому случаю. Мы изображали счастливую семейную пару, живущую в тихом пригороде, в этой вот квартире, а социальные службы наносили нам визит за визитом, и все задавали разные вопросы. Прямо допросы тут настоящие вели – сущее гестапо! Кен пошел работать – можешь себе такое представить?! Дворником. Подметал улицы. А мне пришлось носить юбку и материнские жемчужные бусы. Эти люди тут ошивались месяцами, и мы все поили их чаем. Мы понимали, что на самом деле шансов у нас никаких. В смысле, те двое были тебе все же родственники, и ты уже жила у них, и они были самыми обычными, нормальными людьми. А мы с Кеном как ни старались казаться нормальными и обычными, наш брак все равно всех повергал в шок. А потом, когда мы узнали, что на наше прошение ответили отказом, наши отношения разрушились. Кен сбежал опять в Испанию, купил себе там по дешевке задрипанную ферму… Ну, а я… У меня была здесь уже старенькая мама, и она нуждалась во мне. Так что я решила просто остановиться и осесть. – Замолчав, Грейс выразительным взглядом обвела комнату, словно красиво обставленную тюремную камеру. – В общем, через несколько месяцев мы поехали с тобой повидаться. На телефонные звонки никто не отвечал, а письма возвращались назад. И представляешь – дома-то уже и не было! Сгорел дотла. Соседка рассказала нам, что там случился ужасный пожар и что после этого ты вместе с этой парочкой куда-то исчезла. Больше о вас никто и ничего не знал. Ты исчезла, Мелоди, просто испарилась!
Мелоди смотрела на Грейс, не в силах вымолвить ни слова. Эта чужая женщина, о которой у нее вообще не осталось никаких воспоминаний, оказывается, тоже пыталась стать ей матерью! Эта незаурядная и чуждая условностям личность с нетрадиционными взглядами на жизнь, взрастившая двоих детей, одного – рок-звезду, а другого – запойного пьяницу, эта женщина носила старческие бусы и всячески унижалась, чтобы ее сочли приемлемой родительницей для Мелоди. И от неудачи в попытках удочерить девочку брак ее разрушился, и вся жизнь бесповоротно сменила курс. Эта мысль сильно поразила Мелоди, волнуя и пугая одновременно.
– И вот теперь ты здесь, перед нами, – продолжала Грейс, красуясь идеально белыми зубами и точеными, как у Одри Хепберн, скулами. – Жива и здорова, красива и счастлива! Ты счастлива?
Мелоди кивнула:
– Да. Пожалуй, счастлива.
– Это хорошо. Ты влюблена?
Мелоди улыбнулась, вопросительно взглянув на Грейс.
– Хм-м… нет.
– У тебя никого нет?
– Ну, не совсем. Есть один друг, но я сейчас как-то воздерживаюсь от отношений, пока не разберусь со всеми своими заморочками.
– А, ты имеешь в виду это прояснение твоей памяти?
– Да, именно.
– Вообще, потрясающе! – продолжала Грейс. – Человеческий разум – изумительная, потрясающая штука. Никогда не перестанет меня удивлять. То есть этот человек, гипнотизер, просто щелкнул пальцами – и к тебе вдруг хлынула потоком память?
– Ну, нет, не совсем так. Не разом вдруг – а скорее мелкими отдельными клочками. Просто теперь мне все время встречается нечто такое, что запускает новую порцию воспоминаний.
– А меня? Меня ты хоть немного помнишь?
Мелоди помотала головой.
– Я помню, что у Кена была жена, и помню Сета пухлым малышом, сидящим в кухне на полу. Помню, как мы сидели в саду с Мэтти и обсуждали Кена. Но вас я совершенно не помню.
– Ах, как это печально быть настолько незапоминающейся! – с притворной горестью посетовала женщина и тут же вскинула улыбающийся взгляд. – Зато я тебя не забыла, моя девочка. Очень хорошо тебя помню, до самой последней мелочи. Ты помнишь, как я учила тебя вязать на спицах?
Мелоди отрицательно покачала головой.
– Ну и ладно. А помнишь, как ты рассказывала мне про девочку из твоего класса? Про это гадкое создание, про Пенни?
При упоминании этого имени в голове у Мелоди тут же возникла картинка: этакая толстокожая девица с грубыми чертами лица и глубокой складкой на лбу. Пенни. Вот, значит, как звали ту девчонку, которая вспомнилась Мелоди на прошлой неделе возле ее бывшей школы.
– Да, я помню девочку по имени Пенни. Отвратительная девица.
– Она сильно отравляла тебе жизнь. Мне даже хотелось пойти в школу и побить ее из-за тебя, но ты меня не пускала. Ты всегда хотела сама решать свои проблемы. Всегда была такой очень выдержанной и собранной. Я безмерно тобой восхищалась – тем, как ты со всем справляешься. Особенно в отношении матери. Ты так замечательно держалась с мамой!
– Правда?
– О да, ты была с ней настолько терпеливой, настолько понимающей. Ты давала ей столько свободного пространства, позволяя ей быть такой… как бы это…
Мелоди поймала взгляд Грейс, пытаясь догадаться, что та хотела сказать.
– Такой отсутствующей, что ли. Разумеется, не ее была вина, что так все получилось. Бедная Джейн! У нее была глубокая депрессия, просто черная тоска. Пережить такое жуткое горе! А потом еще и второго ребенка потерять в двенадцать недель. Тут не всякий выдержит, чтобы не скатиться, а твоя мама, сама знаешь, была человеком слабым. Прости, если это звучит как-то бездушно, но это так. Я бы ни за что, какое бы несчастье ни довелось мне пережить, не перестала бы быть своему ребенку нормальной матерью. Но тут уж ничего не поделаешь, все мы сделаны из разного теста. А твоя матушка, боюсь, была совсем из хрупкого материала.
Мелоди ничуть не удивили слова Грейс. Из всего того, что ей довелось вспомнить, из старых газетных заметок, из самого факта, что обращенные в пепел останки тридцатитрехлетней Джейн покоятся в земле на кладбище Ламбет, Мелоди и так понимала, что ее мать была слабой и хрупкой, но все же втайне надеялась услышать другое. Ей хотелось услышать какие-то слова восхищения в адрес матери, узнать, что с Джейн Рибблздейл связано нечто большее, нежели умершие дети, помраченный рассудок и самоубийство, что та была хорошей матерью и очень не хотела оставлять сиротой свою любимую малышку Мелоди.
