– Нет, совсем не спешу.
– Здорово, потому что есть кое-что, что мне очень и очень хотелось бы тебе показать.
К тому времени, как они добрались до Тутинга на юге Лондона, полил сильный дождь, и они вдвоем укрылись под маленьким, с расцветкой «Hello, Kitty», зонтиком Эмили, который она извлекла из самых недр своей объемистой сумки. Эмили не говорила сестре, куда они направляются, однако заметно притихла, когда они приблизились к желтовато-белым каменным стенам кладбища Ламбет.
– Вот мы и пришли, – молвила она.
Мелоди устремила на нее вопросительный взгляд.
– Навестим папу, – объяснила Эмили. – Как ты, готова?
Мелоди тяжело сглотнула. Она планировала провести один из дней в Кларкенуэлле, в государственной семейной картотеке, рассчитывая отыскать отцовское свидетельство о смерти и выяснить, где он похоронен, но так туда и не собралась. И вот она оказалась здесь – в нескольких шагах от места его последнего упокоения. Глубоко вдохнув, Мелоди кивнула в ответ.
– Вот и славно, – сказала Эмили.
Осторожно огибая лужи, они двинулись через кладбище.
– Я прихожу сюда раз в месяц, – продолжала сестра. – Как минимум раз в месяц. Это еще одна причина того, почему я переехала в Лондон. Здесь я могу навещать его тогда, когда захочется. И где-то в глубине души я всегда надеялась, что, может быть, однажды я зайду и встречу здесь тебя, тоже отдающую дань памяти… Хотя теперь, когда я знаю о тебе гораздо больше, понимаю, что это, пожалуй, вряд ли могло произойти.
Когда они подошли ближе, на Мелоди нахлынуло все то же, вселяющее внутреннюю дрожь, ощущение знакомости места. Она увидела каменного ангела и вытесанное распятие, увидела увитые плющом стены и остроконечные хвойники – и с предельной ясностью поняла, что все это уже являлось перед ее глазами. И тут ее окатило целой волной неизбывной тоски, горькой, неотвратимой определенности. Это было место глубокой личной трагедии и отчаяния.
– Вот, – молвила Эмили, застыв между двумя рядками маленьких каменных табличек, воткнутых в землю. – Он здесь. Наш папа.
Мелоди тоже остановилась, посмотрела на могилу. Табличка его была темно-серой, с высеченной на ней кремоватой надписью:
Джон Бакстер Рибблздейл
1944–1979
Любимому отцу, отчиму и мужу.
Так рано ушедший от нас,
пребудет навеки любимым.
Мелоди положила ладонь на влажный камень, нежно его погладив. И едва ее рука коснулась камня, как в голове все потемнело и медленно пошло кругом. Мелоди закрыла глаза и увидела отверстие в земле и маленький белый гробик, и женщину в старом сером платье, пытающуюся залезть в этот проем. Открыла глаза – и образ исчез, оставив после себя застывшие в ресницах слезы.
– Я здесь уже была, – молвила Мелоди.
– Конечно, была, – отозвалась Эмили. – Ты наверняка была здесь на его похоронах.
– Да, наверняка. – Мелоди огляделась и увидела показавшееся ей знакомым дерево. – Но у меня такое чувство, что здесь произошло и кое-что еще. Какие-то другие похороны… Может быть… – И тут она, резко вздохнув, замерла, заметив надпись на табличке слева от отцовской могилы, на маленькой желтоватой табличке, местами подернувшейся зеленью:
Романи Роузбуд Рибблздейл
4 января – 6 января 1977
Нежнейшему цветку,
сорванному столь преждевременно.
Сердца наши омрачены навеки.
Мелоди не сразу даже уяснила все значение этой надписи. Поначалу она даже решила, что это могила какого-то древнего пращура, несчастного ребенка, родившегося и погибшего, может, даже в каком-то ином столетии и не имеющего ни малейшего отношения к ее жизни. Но потом до нее дошел смысл увиденных там чисел, и Мелоди поняла, что этот ребенок родился, когда ей самой было четыре года, что, возможно, именно это и объясняло только что случившийся у нее флешбэк, и та женщина, что в ее мысленной картинке пыталась забраться в могильную яму, была на самом деле ее мать, Джейн Рибблздейл, известная как «Бродстерская похитительница». А значит, она являлась матерью и этому усопшему новорожденному. И неожиданно все разом обрело для Мелоди свой ошеломляющий и жуткий смысл.
Заметив, как она смотрит, не отрываясь, на могильную табличку младенца, Эмили коснулась ее руки:
– Бедная крошечка, да?
– Ты это знала? – спросила Мелоди. – Знала, что она была моей сестрой?
– Нашей сестрой. Да, конечно, знала. Еще до того, как приехала в Лондон. Мама всегда говорила, что с этого как раз все и началось. Сама знаешь…
– Нет, – помотала головой Мелоди, – я не знаю. Началось что?
– Ну, что твои родители разошлись, а мать повредилась рассудком и увезла тебя жить в какой-то вертеп у моря, а потом украла чужое дитя и покончила с собой…
Мелоди ахнула, содрогнувшись всем телом. Значит, ее мать мертва. Мелоди подозревала такой исход, однако точно не знала, и весть об этом резанула ее сильнее, нежели она могла ожидать.
– О боже… – Эмили умолкла, глядя на нее во все глаза. – Я думала, ты в курсе.
– Нет, я ничего не знала.
– Черт, Мелоди, мне так не по себе. Я решила, ты знаешь, потому что тебе же известно насчет похищения ребенка и прочего…
– Я знала, что она украла ребенка и что попала в тюрьму, но думала, может быть… Я сама не знаю, что я думала.
– Посмотри-ка сюда, – указала Эмили по другую сторону от отцовской могилы.
Мелоди проследила взглядом за ее рукой и увидела небольшую серую табличку, обросшую мягким зеленым мхом.
Джейн Виктория Ньюсам
1948–1981
Прежде всего Мать,
любимая и с тоскою утраченная.
Тут Мелоди опустилась на корточки и уронила голову на грудь. Дождь между тем полил сильнее, и теперь вода сбегала с ее макушки, струясь по лицу. Мелоди подняла глаза, скользнув взглядом слева направо по трем каменным прямоугольничкам, которыми были отмечены те места, где покоились три небольших вместилища человеческого праха. Ее матери, отца и сестры. Ее семьи. Чужих, смутно знакомых ей мужчины и женщины, чьи лица Мелоди видела лишь на нечетких черно-белых фотокопиях, и младенца, которого она даже и не знала, который умер в возрасте двух дней, оставив ее родителей с «омраченными навеки сердцами». Крошечный мир, безжалостно изуродованный и в каких-то пять лет стертый напрочь пальцами судьбы.
– Что же произошло с этим ребенком? – тихо спросила Мелоди.
– М-м, точно не знаю. Кажется, порок сердца. Могу спросить у мамы, но вроде как именно это.
– А что случилось с Джейн? Что в итоге стало с моей матерью?
