Мелоди обхватила руками необъятную талию тетушки Сьюзи, и та неловко чмокнула девочку в щеку. Легкая колючесть вокруг ее губ выдала незаметные глазу щетинки.
– Ничего, мы скоро увидимся, – утешила ее Мелоди. – Очень, очень скоро.
Сьюзи кивнула и старым своим платком смахнула с глаз слезу.
– Конечно же, скоро, – сказала она. – А теперь иди в дом. Дай-ка попрощаюсь с Глорией и Клайвом.
Мелоди остановилась у входной двери, слушая, как взрослые на дорожке перед домом переговариваются тихими серьезными голосами.
– Уверена, что все будет хорошо, – услышала она слова тети Сьюзи. – Доктор говорит, тут ничего особенного нет. Обычное, мол, дело для людей с пышным сложением, да плюс еще переживания и стрессы, что все усугубляют. Несколько дней тишины и покоя – и я снова буду в добром здравии.
– Уверяю, можете оставаться у нас, сколько пожелаете. Нет надобности никуда отсюда спешить. У нас вполне хватает места.
– Нет, мне надо домой. Необходимо вернуться к домашним делам. Сами знаете, каково это. Но вам большое спасибо, огромное спасибо за все. Не сомневаюсь, что Мелоди будет жить тут без волнений и тревог. Она очень хорошая девочка. Правда, очень хорошая.
Через минуту услышав, как машина тетушки Сьюзи завелась, Мелоди приподняла в гостиной тяжелую занавеску. Она видела, как тетушка пытается оглянуться через плечо и увидеть ее, однако непомерная толщина шеи сильно ограничивала ее движения. Наконец автомобиль тети Сьюзи выехал задним ходом с подъездной дорожки, не без труда переключился на первую передачу, после чего медленно и осторожно покатился прочь из глухого переулка обратно к морю.
Мелоди понравилось в доме у Глории и Клайва. Стараясь всячески заполнить весь ее день, Глория катала ее в своем душистом «Фиате Панда» по прелестному городку Кентербери со шпилями и башенками, со старинными толстыми кирпичными стенами, возя девочку после школы то на танцы, то на скаутские занятия, то просто к подружкам выпить чаю. Во многих отношениях Мелоди чувствовала, что Глория как будто всю свою жизнь ждала, когда же с ней рядом будет жить маленькая девочка. И у женщины вроде бы очень хорошо получалось о ней заботиться. А Клайв был таким веселым и неугомонным! Он вечно вытворял какие-то забавные глупости, чтобы ее рассмешить, и частенько звал Мелоди в сад покидать мячик или поиграть в свингбол. Он был энергичный, пружинистый и легкий, точно борзой пес, ему всегда требовались свежий воздух и активные игры.
Мелоди очень удивлялась тому, что у Глории и Клайва не было собственных детей.
– А почему у вас нет своих детей? – спросила она как-то вечером Глорию, когда они вдвоем в кухне раскрашивали к Пасхе сваренные вкрутую яйца.
– Увы, – отозвалась Глория своим полудевчоночьим голоском. На женщине был аккуратный фартучек с россыпями цветков вишни и рюшечками по краям. – К сожалению, не все люди могут завести детей.
– А почему? – спросила Мелоди, выписывая на яйце лепестки маленькой маргаритки.
– Ну, это уже в ведении биологии. – Глория задумалась и рассеянно вытерла руки своим красивым накрахмаленным фартучком. – Ты уже знаешь, что такое биология?
– Я знаю, как что-то выращивается в чашках Петри, про всякие бактерии и еще что-то.
– Ну, тут речь скорее о человеческом разделе биологии. Которая занимается тем, что у нас внутри, нашими организмами вообще и тем, как они функционируют. Дело в том, что с моим организмом что-то не в порядке, и я не способна производить нужные… штучки. Те самые, что необходимы женщинам, чтобы у них появились дети.
– В смысле, что-то типа яиц?
Глория вскинула на нее удивленный взгляд.
– Да, что-то типа яиц. Точнее, яйцеклетки. Мой организм довольно рано перестал их производить, и к тому времени, как я встретила Клайва, их уже не было и в помине. Вот так и получилось, что мы остались без детей.
– И вы очень из-за этого грустите?
Глория улыбнулась, но одними лишь губами.
– Да, я из-за этого очень грущу… Ну что, – сказала она сухим тоном, доставая вторую миску сваренных яиц из раковины, где они охлаждались, – что мы на этих нарисуем? Может, улыбающиеся рожицы? Как тебе такое? Точно, много-много милых, улыбающихся рожиц.
Мелоди поглядела на Глорию, на ее узенькую талию и тонкие волосы, и подумала о том, что содержится внутри ее тела, об этом ее организме, о той несчастной пустоте, где у Глории должны бы быть эти самые яйцеклетки, и о той безрадостной пустоте в их доме, которой следовало бы быть заполненной детьми. А потом вспомнила об умершей новорожденной сестре, малютке Романи, и о том младенце, которого ее мать выкрала, чтобы заглушить в себе это невыносимое ощущение пустоты, вспомнила о маленькой сестренке в Америке, которую она, возможно, никогда больше не увидит, – и в итоге решила, что и впрямь, когда доходит до дела, то от детей у всех взрослых одни лишь переживания.
Когда Мелоди прожила в доме у Клайва и Глории уже больше двух недель, ее однажды приехал навестить Кен. Он прибыл, как всегда, на мотоцикле, в своем просторном колючем пальто и с шарфом, скорее напоминавшем чайное полотенце. Когда Кен снял защитный шлем, Мелоди обнаружила, что тот отрастил бородку – но не нормальную, которая бы покрывала весь подбородок, а такую маленькую и острую, что сидела этаким острием на самом его кончике.
Мелоди обхватила Кена руками, прижавшись к нему как можно крепче, вдохнув его запах – этот слегка влажный, кисловатый, немного травяной запах дома.
– Это Кен, – сказала Мелоди, представляя своего друга Глории и Клайву.
– Приятно познакомиться, Кен, – ответил Клайв, а Глория натянуто улыбнулась, сложив свои маленькие ручки на коленях.
Кен в своей поношенной одежде, со всклокоченными волосами и с выцветшими татуировками довольно странно и нелепо смотрелся в этом доме. Казалось, даже цветочки на диванах у четы Браунов скукожились от ужаса. Кен предложил прокатить Мелоди в город и угостить где-нибудь лимонадом, но Глория решительно это отклонила – на том основании, что на улице холодновато, а Мелоди, дескать, и так хлюпает носом. А потому они остались сидеть в уютной гостиной, за чаем с сухим печеньем, разговаривая и старательно обходя множество неловких тем.
– И что, Кен, чем вы занимаетесь?
Тот шумно опустил на блюдце свою маленькую чашечку.
– Так, делаю понемногу то да сё. Пожалуй, меня вполне можно называть агентом влияния.
Клайв поднял брови и подался чуть вперед.
– Агентом влияния? Простите, может, просветите меня на этот счет?
– Видите ли, в более молодые годы я был рьяным активистом, этаким, знаете, общественным борцом, пытающимся изменить этот мир, сделать его более прекрасным и совершенным для своих детей. Мы ходили на демонстрации с огромными плакатами, всячески донимая наших политиков. Но теперь я уже угомонился, можно сказать, остепенился. Теперь я стал более… изощренным, что ли. Удачно размещенное в какой-нибудь газете письмецо, пара-тройка с умом и грамотным языком написанных листовок и брошюрок, подсунутых, – тут он изобразил, как сует что-то в почтовый ящик, – в нужные дома. Все-таки я уже слишком стар, чтобы баламутить людей и криками взывать к всеобщей справедливости. – Кен улыбнулся и снова поднял свою чашку. – Теперь я предпочитаю, так сказать, «капельное» воздействие.
