– Да, – согласилась мама, – это верно.
– А почему ты назвала меня Мелоди?
– Ну… – Лицо ее на мгновение потеплело. – Мы назвали тебя Мелоди, потому что нам показалось, что Рибблздейл звучит немного резко и это надобно как-то смягчить. Мы чуть было, по той же причине, не назвали тебя Эмеральд.
– Эмеральд?
– Ну да, есть такой зеленый камень.
Мелоди помолчала мгновение, пытаясь представить другую, несуществующую, версию самой себя, которую бы звали Эмеральд. Имя Эмеральд было экзотичным и волнующим, оно ассоциировалось с черными как смоль волосами и заносчивыми манерами. Девочку по имени Эмеральд ни за что бы не задирала в школе такая наглая свинья, как Пенни. Перед Эмеральд трепетала бы даже Шарлотта. Эмеральд звучало замечательно!
– Может, тогда и назовем ее Эмеральд? – предложила Мелоди. – Если будет девочка.
– Ой, даже не знаю. Надо будет сперва посмотреть на нее и уже тогда подумать, ладно? Далеко не каждая малышка может носить такое имя, как Эмеральд.
Мелоди поразмыслила над тем, что услышала. Глядя на непомерно разбухший живот матери, она решила, что, кто бы там ни был внутри, она вполне заслуживает такое имя, как Эмеральд. И если даже поначалу и покажется, что она не «сможет носить» это имя – самого факта того, что ее наградили этим именем, будет достаточно, чтобы она сумела одолеть любые невзгоды.
– А какая у малыша будет фамилия?
Мама немного помолчала, глядя куда-то вдаль.
– Хм-м, хороший вопрос. Полагаю, поскольку мы с Кеном не женаты, ребенок должен носить мою фамилию. Мою девичью фамилию. Ньюсам.
– А у Кена какая фамилия?
– Стоун.
Эмеральд Стоун. Звучало просто идеально!
– Так, а где мы все будем спать, когда родится ребенок? Ты с малышом будешь спать у Кена? И Грейс с Сетом тоже?
– Ох, Мелоди, вечно ты со своими вопросами, вопросами и вопросами! Угомонишься ты когда-нибудь? Я не знаю пока, что будет дальше, ясно? Я даже не представляю, что будет завтра – а уж тем более через месяц!
– Но в комнате у Мэтти нет места для детской кроватки, а значит, тебе придется спать где-то в другом месте, и…
– Мелоди! Бога ради, хватит! Прошу тебя!
– Но…
– Да черт подери! – Мама швырнула газету с ручкой. – Мелоди, далеко не на каждый вопрос есть ответ. Я не знаю, что будет дальше! Я вообще пока ничего не знаю! Я и свое имя-то порой могу забыть! А теперь, пожалуйста, умолкни и оставь меня в покое!
Мелоди с силой сжала губы, чтобы уже точно оттуда не вырвался больше ни один вопрос, и стала медленно закручиваться в висячем бамбуковом кресле, отворачиваясь от матери.
Однажды в октябре, когда Мелоди почти что исполнилось семь, а ее мама в скором времени должна была разродиться, Кен пригласил девочку полакомиться мороженым.
День выдался на редкость тихий и благоуханный. На опустевший и по-осеннему унылый городок дул легкий влажный ветер, навевая мысль о далеких белых пляжах и пальмовых деревьях. Мотоцикл у Кена сломался, и его теперь чинил дядя по имени Пабло, а потому Мелоди с Кеном пешком прогулялись до кафе в уютном дружеском молчании. Это было одним из самых замечательных качеств в Кене: в отличие от прочих взрослых, он вовсе не видел надобности все время разговаривать. Он ждал, пока в голове возникнет что-то интересное, о чем можно сказать или спросить, или же, чаще всего, просто давал разговориться Мелоди.
Однако в этот день его молчание было каким-то сосредоточенным, как будто он молчал не просто так, а вынашивал какую-то мысль. Он не проронил ни слова, пока они не сели в свою любимую кабинку в кафе Морелли, и даже тогда далеко не сразу решился что-либо сказать.
– Ну что, – начал он наконец, – у твоей мамы вот-вот появится дитя?
Мелоди кивнула и захрустела венчавшей мороженое вафелькой.
– Ребенок уже, знаешь, такой крупный. Если бы он сейчас родился, его бы, наверное, такого большого, уже можно и обнять.
Мелоди снова кивнула.
– А все же забавно, согласись, когда у мамочек так вырастают животы! Это так непривычно смотрится – точно большущий шарик!
Мелоди хихикнула.
– А ты уже чувствовала, как малыш внутри шевелится?
Девочка взглянула на Кена, думая, что тот смеется, но он нисколько не шутил.
– Как бы я могла это почувствовать?
– Ну, вот так, – приложил он ее ладонь к своему животу. – Когда ребенок вырастает таким большим, как у твоей мамы, то снаружи можно ощутить, как он внутри там шебуршится.
– Не-е, – помотала головой Мелоди, – не может такого быть.
– Да нет, правда! Когда Сет был в животе у Грейс, я все время чувствовал его шевеления. Он все пинал мою ладонь. А однажды я даже увидел сквозь кожу на животе очертание малюсенькой пятки.
– Да ну! – изумленно посмотрела на него Мелоди.
– Правда! Честное слово. Выходит, твоя мама не давала тебе потрогать, как он шевелится?
Мелоди покачала головой.
– Ну, детки начинают ворочаться в основном, когда мама неподвижна. Так что где-нибудь ближе к ночи, когда мама расслаблена и вокруг все тихо, попроси ее дать тебе приложить ладошку к животу.
– Хорошо. Только не думаю, что она мне это разрешит.
– Почему же?
– Не знаю, – пожала плечами девочка. – Просто сомневаюсь, что разрешит. Наверное, подумает, что я ему как-то сделаю больно.
Кен рассмеялся.
– Невозможно ничего причинить малышу, только прикасаясь к нему.
– Ну, – вновь пожала плечами Мелоди, – это знаем ты и я. Вот. А мама, наверное, слишком насчет всего тревожится.
Кен улыбнулся и погладил ее по волосам.
– Это точно. Определенно, слишком тревожится.
Вечером мама не позволила Мелоди потрогать ее живот.
– Нет, малыш сейчас спит. Мне бы не хотелось его будить.
На следующий вечер Джейн тоже не дала ей почувствовать шевеления в животе.
– Нет, Мелоди, он опять спит. Так что ничего там не почувствуешь.
Решив, что дитя, вероятно, любит поспать по вечерам, Мелоди попросила дать ей приложиться к животу утром, перед школой.
– Чего тебе вдруг так приспичило почувствовать ребенка? – с улыбкой спросила мама.
Девочка пожала плечами.
– Не знаю. Просто хочется.
– Ну, знаешь, что я тебе скажу – этот малыш совсем не такой егоза, какой была ты. Ты крутилась и пиналась двадцать четыре часа в сутки! А его, – осторожно погладила она свой большой живот, – похоже, все вокруг устраивает, он полностью доволен своим обиталищем. Но если я почувствую, как он пинается, я сразу же тебе скажу. Ладно?
