– О да, этот дом я очень хорошо помню. – Женщина смешливо фыркнула и закрыла книжку, которую листала. – Этот дом был просто всеобщим проклятием.
– А правда, что там в те годы был сквот?
Женщина заговорщицки подалась вперед:
– Это только половина правды.
Мелоди даже задержала дыхание, готовясь услышать нечто еще ей неведомое.
– Там жил один мужчина, вроде как хиппи. Он был в этом доме самый главный, если хотите…
– А как его звали?
– Кен, – не задумываясь, ответила женщина. – Кен Стоун.
Мелоди резко вдохнула. Вот он – еще один поблескивающий кусочек мозаичной картины! Еще одно зыбкое предположение, обратившееся в твердый факт.
– Он был кем-то вроде, что называется, политического активиста, – между тем продолжала женщина, – вечно уезжал участвовать в разных шествиях и митингах. Постоянно провозглашал везде свои идеи, но ни разу, ничего на самом деле в мире не изменил. Знаете, наверное, такой тип людей? А еще он веровал в то, что они обычно называли «свободная любовь». Все абсолютно в духе семидесятых! Он насочинял массу тоненьких книжонок, призывая к освобождению духа, к избавлению от оков условностей. И к прочей такой же галиматье. Только одна болтовня была и никакого дела. За исключением всего того, что касалось дам… Скажите… – Женщина сняла свои очки для чтения, и они повисли на цепочке у ее колен. – Скажите, а этот Кен никем вам не приходится?
– Ну, когда я тут жила ребенком, он был моим старшим другом.
– То есть он вам не родственник?
– Нет, что вы! Совершенно точно нет, – нервно рассмеялась Мелоди, когда ее внезапно осенило, что еще бог знает кем она ему может быть.
– В общем, так или иначе, у него была еще жена. По крайней мере, она называла себя его женой, хотя мне лично трудно представить, чтобы они совершили нечто столь общепринятое, как вступить в законный брак. Странным она была созданием. Мне она всегда напоминала статуэтку в духе ар-деко – этакая поджарая, завернувшаяся в широкие платки и с браслетами на запястьях. Помнится, они вдвоем еще нажили мальчонку…
– А когда?
– Господи, да не знаю когда! Хотя, наверное, это было примерно в ту пору, когда появился наш младшенький. То есть около тридцати лет назад.
«Ребенок на полу, обсасывающий ложку!» – вспыхнуло в голове у Мелоди.
– В общем, народ у них там постоянно менялся: кто-то поселялся, кто-то уезжал. Собирались вместе разные людские осколки. И в городе поговаривали, будто у них там устраивались оргии всеобщей любви, типа группового секса.
Мелоди сразу подумала о той женщине по имени Лаура, про которую вспомнила как раз нынче утром. Интересно, она тоже являлась участником этой странной, разнузданной коммуны? И тут же, естественно, ее оглушила и другая мысль: а вдруг и с ней самой происходило что-то ужасное в этом сомнительном доме? Могло ли быть такое, что этот Кен Стоун каким-то образом творил над ней насилие, и ее тоже вовлекали в нечто скверное и отвратительное – и именно поэтому ее память и заблокировалась. Может, над ней и правда надругались, как предположил Эд, – только не ее отец, а этот странный тип, которого она едва запомнила? Внезапно в мозгу у нее пронеслось сразу множество жутких сценариев: что ее выкрала из родного дома в Кентербери женщина по имени Джейн и привезла сюда, чтобы здешние взрослые использовали ее разными ужасными способами. И если это и вправду так, то, может быть, нечто подобное произошло с ней и в том доме в Фицровии? Возможно, ее отдала тому человеку с добрым лицом женщина по имени Жаклин? А может, в ее жизни было много других домов и связанных с ними историй? Может, ее вообще носило с места на место и, может быть, – это, конечно же, немыслимо, но о таком порой пишут в газетах, – за всем этим стояли ее родители? Все это могло бы объяснить столь ненормально двойственное отношение к ним Мелоди и зияющие провалы в истории ее жизни.
Но едва все эти домыслы вспыхнули у нее в голове, как Мелоди их мигом загасила. Все было совсем не так! Этого просто не могло быть! Она пока немногое смогла воспроизвести в памяти, но все же вспомнила, что Кен был добрым и хорошим, и тот мужчина в Фицровии был добрым. А еще лучше она помнила то, что, какими бы натянутыми ни были ее отношения с родителями, они оба всей душой о ней заботились. Так что в домах на Чандос-сквер и в Гудж-Плейс происходило нечто совсем иное, и Мелоди была уверена, что эта маленькая симпатичная дамочка с ее приморским акцентом и в лодочках из «Marks & Spencer» вот-вот перевернет страничку ее истории, перейдя к новой главе.
– 28 –
1979 год
Морозное январское утро. Вокруг лица Мелоди от теплого дыхания разлетаются облачка.
Вращающаяся дверь, куча чемоданов. Таксист в сером свитере и с утренней щетиной, куря сигарету, захлопывает багажник.
Шарлотта, в длинной коричневой шубке и ярко-красной шапке с помпоном, жалуется, как она замерзла.
Отец Мелоди с невеселым и усталым лицом достает свой потрепанный бумажник и вытягивает десятифунтовую купюру.
Эмили в белом теплом комбинезоне на молнии с величественным видом пребывает в вертикальном положении на руках у Жаклин.
За вращающейся дверью, в помещении терминала оказывается неожиданно жарко.
Отцовская рука приобнимает ее за плечи. Вокруг стоит гул тысячи голосов, перекрываемый раскатистыми объявлениями из громкоговорителя.
Мелоди впервые в жизни в аэропорту.
Однако она никуда не улетает.
Когда Мелоди было шесть с небольшим, ее папа вместе с Жаклин, Шарлоттой и Эмили уехал жить в Голливуд. Жаклин как художник-гример подписала контракт с одной крупной киностудией на три фильма, снимать которые предполагалось один за другим в грядущем году. За год она должна была заработать больше, нежели отец Мелоди за целый десяток лет. А потому недолго думая они забрали Шарлотту из школы, запросили годичный отпуск для отца, сдали внаем дом в Фицровии и немедленно перебрались в Америку.
– Ты навестишь нас на Пасху, а мы на пару недель приедем сюда в июле. По большому счету, год – это не так уж и долго.
Мелоди молча кивнула, надеясь, что так оно и будет, но подсознательно все же понимая, что год на самом деле – очень и очень долгий срок, в особенности для ребенка.
На электронном табло появилась надпись, что им немедленно надо пройти таможенный контроль, и как-то внезапно пришло время прощаться. Мелоди показалось, будто это настало слишком скоро.
Она поцеловала Жаклин в пахнущую духами щеку, потом обняла Шарлотту, которая в ответ обхватила ее руками, причем достаточно крепко, как будто ей и вправду было грустно расставаться. Потом Мелоди закинула руки отцу за плечи, и тот немного покачал ее вокруг себя. И наконец она повернулась к Эмили.
Малышке было уже четыре месяца. У нее была прелестная золотистая головка, глазки стали светло-карими. Она была серьезным и тихим ребенком, любившим разглядывать людей и смотреть книжки.
