Красивая девочка в розовом пышном платьице на самом верху лестницы.
Сияющее в окно у нее за спиной солнце, превращающее ее фигурку в темный силуэт.
Мягкий дорогой ковер под босыми ногами.
Порыкивающая где-то в глубине дома собака.
– От Мелоди воняет какашками! От Мелоди воняет какашками! – Лицо девочки аж кривилось от удовольствия, ее худенькое тело извивалось так и этак в этой нелепой пляске отвращения. – Мелоди тупица и воняет какашками!
Тут ее тонкие ноги подогнулись, и девочка покатилась по лестнице, грохнувшись локтем об одну ступеньку, задом о другую, голова, стукнувшись, отскочила от перил, а розовое платье разодралось со звуком рвущейся газеты.
Внизу у лестницы мигом появилась женщина в домашнем платье с оборками и пышными рукавами и с густой коралловой помадой на губах.
– Господи, Шарлотта! Шарлотта! Что случилось?!
У Мелоди губы как будто склеились. В голове крутились слова, но наружу выбраться не могли.
– Она меня толкнула, мама! Это Мелоди меня толкнула!
Лицо у женщины сердито нахмурилось, она сделала пару шагов по лестнице и подхватила Шарлотту на руки. Коралловые губы ее как будто что-то злобно ворчали, голубые глаза яростно стреляли по сторонам.
Вопли Шарлотты, визгливые, звучавшие с театральной обиженностью, все удалялись по мере того, как Жаклин уносила ее в глубину дома.
На полу у самых ног Мелоди протянулась тоненькая струйка розовой слюны.
Наконец, спустя несколько секунд, слова вырвались у нее изо рта:
– Это не я. Она просто споткнулась!
– 15 –
1978 год
Жаклин Зоннинфельд жила в высоком и узком здании в тихом квартальчике сразу за поворотом Гудж-стрит. Внутреннее убранство ее дома было самым что ни на есть роскошным: с прицепленными по стенам целыми шкурами зебр, с «леопардовыми» подушками, раскиданными по бархатным диванам, с витражными лампами Тиффани, напоминавшими стрекозиные крылышки, со стопками солидных увесистых книжек, сложенных пирамидками на низких кофейных столиках. На каждом этаже у нее лежали сливочного оттенка ковры – такие мягкие, упругие и густые, каких Мелоди нигде еще не доводилось видеть.
Жаклин работала художником-гримером, а семилетняя Шарлотта была ее дочерью. Шарлотта ходила в частную школу для девочек в Вестминстере, и подружки ее носили имена вроде Амелия, Софи или Теодора.
Если бы Мелоди пришло в голову об этом спросить, то она узнала бы, что ее отец познакомился с Жаклин на так называемом свидании вслепую, устроенном его начальником, который был ее бывшим деверем. И если бы Мелоди довелось поинтересоваться этим у папиного начальника, то он, возможно, поведал бы ей, что свел ее отца с Жаклин потому, что подозревал, что они отлично поладят вдвоем, а также – что было особенно важно – чтобы сбагрить наконец Жаклин с братниного горба в финансовом, психологическом и в самом что ни на есть физическом отношении.
Однако Мелоди было всего пять лет, и хотя она уже всерьез задумывалась об очень многих вещах, она редко когда о них кого-то спрашивала, потому что плохо представляла, как об этом правильнее спросить. А потому девочка просто приняла как данность то, что ее отец больше не живет один в своей прежней съемной комнате большого многоквартирного дома в Брикстоне, а обитает в великолепном таунхаусе в Фицровии с Жаклин и ее дочерью, и не требовала никаких объяснений. Она смирилась с тем, что на три-четыре дня в месяц ее берут пожить в этом роскошном доме в Фицровии с папой, в то время как Шарлотта, едва его знавшая, имеет возможность видеть ее отца каждый божий день. И еще Мелоди пришлось привыкнуть к тому, что когда она возвращалась в дом Кена на побережье, то мать неизменно потчевала ее столь редкостным в ту пору угощением, как горячий шоколад, и засыпала сотнями вопросов о том, что у Жаклин в доме и как Жаклин одевается, и как Жаклин красится, и что Жаклин говорила, а что отвечал ей отец, и что они там ели, и где они бывали…
– А почему вы с папой больше вместе не живете? – спросила Мелоди у матери однажды, несколько недель спустя.
Джейн нахмурила брови и поморщилась.
– Понимаешь, – ответила она, – мы просто перестали быть друзьями.
– Вы что, поссорились?
– И не один раз. Мы постоянно ссорились. Из-за множества разных пустяков. Вот мы и решили, что, может быть, нам обоим будет гораздо лучше, если мы станем жить по отдельности.
– Но почему вы не могли просто какое-то время пожить отдельно? А не так долго – месяцы и месяцы?
– Видишь ли, иногда, – вздохнула мать, – иногда в жизни случается такое, что меняет что-то навсегда. И как только что-то изменилось навсегда, то уже очень трудно вернуться обратно, к тому, что было прежде.
– А что изменилось навсегда?
– Да все, солнышко, абсолютно все.
Оставшись неудовлетворенной таким ответом, Мелоди выждала пару дней, а потом задала этот вопрос снова:
– Мама, а почему вы с папой больше не живете вместе?
На сей раз мама не стала вздыхать и, умолкнув, подыскивать верные слова, чтобы ответить. На этот раз она вскинула руки и умчалась из комнаты, вопя на ходу:
– Да перестань же ты, бога ради, задавать эти вопросы!!!
А потому Мелоди сменила тактику, решив спросить об этом у отца:
– Пап, а почему ты живешь здесь, с Жаклин, а мама живет со мной у моря?
Последовало длительное молчание, и Мелоди уже готова была к тому, что отец тоже вскочит и, накричав на нее, выбежит из комнаты.
– Очень резонный вопрос, – промолвил он наконец.
Мелоди кивнула.
– Дело в том, – заговорил он, усаживая девочку к себе на колени, – что порой, когда произойдет что-то очень плохое, у взрослых уже не получается делать друг друга счастливыми. Иногда они, наоборот, делают друг другу только хуже. Так вот, после того как умерла малютка Романи, мама с папой настолько из-за этого расстроились, что не смогли больше хорошо друг с другом жить. Странно звучит, правда?
Мелоди кивнула опять.
– Да уж, могу себе представить. Иногда взрослые и впрямь бывают очень странными, – пробормотал отец. – Но ты должна знать, Мелоди, что к тебе все это не имеет никакого отношения. Что мама с папой по-прежнему тебя очень любят. Любят так же, как и прежде, а в сущности, даже еще и больше.
Она снова кивнула, хотя про себя вовсе так не считала. Мелоди была более чем уверена, что как раз мама любила ее намного, намного сильнее до того, как умерла малютка. Но девочка не стала этого говорить вслух, а просто обхватила руками папину шею и надолго всем телом прижалась к нему.
Однажды в субботу, где-то в марте, когда отец готовил на кухне ланч, а Шарлотта была на занятиях в балетной школе, Мелоди сидела на широком подоконнике на самом верху лестницы, наблюдая, как внизу, по улице, проходят люди. Подойдя к ней вплотную, Жаклин взяла ее ладонью за плечо.
