С суровым, слегка даже торжественным лицом Волдырь поднялся на крыльцо и вошел в дом. Снял картуз. Люди расступались перед ним. Он прошел к гробу, посмотрел сквозь окошко на покойника, потом сел рядом на скамью. Положил сжатые кулаки на гроб, опустил на них лоб и бесшумно зарыдал, затрясся, из последних сил сдерживая всхлипы. В густой тишине слышно было, как падают капли на оцинкованный металл гроба.
Вскоре он справился с собой, вытер лицо рукавом, крышку гроба ладонью, тяжко вздохнул и оглядел всех мутно-красными глазами.
– Саня! – вдруг громко и спокойно сказал Митя, обращаясь к офицеру. – Будь другом, скажи моей жене то, что ты сказал мне, пока сюда добирались, а?
Старлей чуть повернул голову к сержанту:
– Рябов, смени караул.
– Да не надо, Саня, караула, – попросил Митя, – пусть пацаны отдохнут. Тут все свои. Вот, Люба, это гвардии старший лейтенант Саня Голытьба, командир взвода нашего Стёпы. Вот такая фамилия… Хороший парень. Давай, Сань! Садись рядом.
Гвардии старший лейтенант Голытьба садиться не стал, а, наоборот, выпрямился, оправил портупею и прокашлялся.
– Уважаемая Любовь Закировна! – Голос у Сани был молодой, взволнованный, но все же командирский. – Ваш сын, гвардии рядовой Неверов Степан Дмитриевич, девятнадцатого мая сего года пал смертью храбрых в бою с превосходящими силами противника, прикрывая отход подразделения на более подготовленные позиции. В бою рядовой Неверов проявил мужество и выдержку и, будучи тяжело раненным, не оставил позиций, а огнем своего пулемета продолжал сдерживать наступающего противника, тем самым до конца выполнив свой воинский долг. За стойкость и героизм, проявленные при выполнении боевого задания, ваш сын представлен командованием к награждению орденом Мужества… посмертно. Уважаемые Любовь Закировна и Дмитрий Иванович, от лица подразделения… и от себя лично… выражаю вам… глубокую благодарность за воспитание такого сына…
Старлей перевел дыхание. Женщины плакали, Волдырь сидел неподвижно, только желваки играли на его скулах, а Митя качал головой в такт командирским словам, незряче глядя куда-то перед собой. Когда взводный замолчал, он встрепенулся:
– Теперь Лёха!
– Сержант Рябов был с вашим сыном до конца, – закончил Голытьба. – Алексей, расскажи, как было дело.
Смуглолицый сержант, как и его командир, одернул форму и прокашлялся.
– Мы со Степаном прикрывали группу, когда уже надо было отходить. – Его мягкий сибирский говор будто бы всех немного успокоил. – И тут нас поджали…
– Хоть ты-то сядь, Лёха, а? – попросил его Митя.
Сержант оглянулся на командира, тот кивнул, и он сел на свободное место рядом с Верой.
– Стёпа с пулеметом отвлек на себя главную часть банды, к земле их прижал, долго держал, – продолжил Лёха. – Но у них был миномет, а мне его не видно было, из моей винтовки не достать. Я на соседней горушке лежал, они меня тоже не видели. В общем, они, минометчики, его в вилку поймали. Объяснять?
– Не надо, – сказал Волдырь, – давай дальше, сынок!
Сержант вздохнул:
– Ранило его, короче. Я видел в прицел. Он замолчал, шайтаны эти обрадовались, расслабились. Думали, всё. Полезли смелее, даже минометчики высунулись, решили поудобнее позицию занять. Одного я… в общем, ликвидировал, второй залег, и всё… Миномет не стреляет – одному-то не с руки и заряжать, и целиться. Я быстрее пополз к Стёпке. Думаю, надо раньше, чем эти… Тут Стёпа снова давай стрелять, прикрыл меня. Теперь уже я обрадовался. Дополз до него, смотрю – тяжело. Давай бинтовать, он говорит: без толку, осколки в животе, в ногах. Я все равно все пакеты смотал на него и промедол весь вколол. Говорю: отдохни. Высовываюсь, гляжу – лезут. Я снова из винтовки – раз! Они залегли, а из автоматов достать меня толком не могут. Я на другую сторону горочки пополз, а тут Степан мне и говорит: «Пригляди, Лёша, за Верой!» «Пригляжу, – говорю, – Стёпа, не волнуйся!» Вижу, он засыпает. Тут я психанул, схватил его пулемет, давай в горячке с горки колотить! Смотрю – побежали. Потом два крокодила, в смысле вертолета, прилетели, обработали там все вокруг и забрали нас. Вот и всё.
– Я ходатайствовал перед командованием о представлении сержанта Рябова к награждению медалью «За отвагу», – добавил Саня Голытьба.
Стоявший в кухне и слушавший этот рассказ участковый Витюша вдруг быстро вышел из дома во двор, подошел к отцу Ионе, который тихо беседовал о чем-то с полицейскими, и взволнованно заговорил:
– Значит так, ребята! И вы, святой отец! Начальством моим и администрацией села мне велено проконтролировать, чтобы после прощания хоронить везли на берег, на сельское кладбище. Да вы в курсе, ребята. Но я решил, пускай меня к чертям собачьим уволят, но, если родители хотят здесь, пусть хоронят здесь! А я лучше контракт подпишу и вместо Стёпы воевать поеду. Я его на четыре года старше, а даже пороха не нюхал. Видели этих, старлея с сержантом? Вот люди! Да они вдвоем весь наш райотдел штурмом возьмут, если им надо будет! А мы?!
– Не горячитесь так, товарищ лейтенант, – вполголоса стал успокаивать его отец Иона, – правильно вы решили. Семья есть у вас? Жена, детишки?
– Нет пока…
– Ну и не огорчайтесь, если даже уволят. Только, думаю, никто вас не уволит, там ведь тоже люди работают…
Утром Манюня прибралась в церкви, а Слива, Волдырь и трое парней, друзей Стёпки, выкопали могилу. Митя с Любой решили похоронить Степана возле деда, Митиного отца. Тот умер уже давно, больше двадцати лет назад, и с тех пор на кладбище никого не поселили. Все старики перебрались в город, к детям, и погост тихонько зарастал мелкими елочками… Митя предложил было землекопам водки и закуски, но все они, как один, отказались.
Отпевать Степана решили после того, как будет вырыта могила. Вырыли ее легко, за два часа. Дерн да песок, ни камней не попалось, ни корней. «Хорошая примета», – вздохнул Волдырь. Оставив ломы и лопаты у земляного холмика, все пятеро пошли в деревню.
– Еще кого-то несет, – вгляделся в озерную гладь дальнозоркий Волдырь. – Из дорогих катерок.
Мощный катер приближался быстро.
– О, да это корешок твой, Игорь-безопасник! – вскоре разглядел Волдырь. – Ждали только его. Прятаться тебе надо, Славик!
– Слушай, Николаич, бери ребят, ступай в дом. – Слива хрустнул костяшками пальцев. – Давно мечтаю пообщаться с ним по старой памяти. Не век же на чердаке сидеть!
– Не надо бы сейчас скандала, друг…
– Не будет, обещаю.
– Гляди.
Волдырь с ребятами вошел во двор и притворил калитку. Берег был пуст, все собрались в доме и во дворе. Слива встал на причале, сунув руки в карманы. Бритое лицо его горело, и ветерок не охлаждал коротко стриженную шишковатую голову.
Катер был из новых, из белого пластика, с рубкой, каютой и палубой. Игорь стоял на носу и показывал рулевому в рубке, куда пристать. Он был в темном костюме, под стать Волдырю, только в костюме другого качества.
