– Только ты говорить будешь, а я рядом постою.
– Как хошь.
Пошли к костру. Издалека там виден был теперь только один турист.
– Здравствуйте, друзья-аборигены! – громко приветствовал их сидящий возле костра узколицый молодой человек в горном камуфляже и с пышным пони-тейлом на затылке. – Я говорю «друзья», потому что у нас нет врагов, мы их уничтожаем!
Подойдя ближе, Слива заметил, что молодой человек уже изрядно пьян. Он лучезарно улыбался и старался сдержать икоту. Остальные, видимо, что-то делали в палатке. Оттуда доносился тихий женский смех и мужской кашель.
– Здравствуйте-здравствуйте. – Волдырь остановился в шаге от костра и оглядывал бивак. – Какими судьбами?
– Мы студенты-практиканты, этнографы, – продолжал смеяться узколицый, – собираем сказки, легенды, тосты! Алекс! – И он, не вставая с расстеленного спальника, протянул Волдырю руку.
– Понятно! Экспедиция. Нефть ищете? – пошутил Волдырь и тремя пальцами чуть встряхнул протянутую мягкую ладонь.
Алекс расхохотался:
– Ну, отец, ты молодец! Девчонки, познакомьтесь с местным юмористом!
Молния на входе визгнула, и вслед за клубами едкого дыма из палатки показалась всклокоченная женская голова и голое белое плечо. Голова томно улыбнулась, рука поправила темные кудри.
– Здравствуйте, люди! Я Света!
– Конфета! – добавил Алекс.
– Владимир Николаевич! – представился Волдырь.
– Тутошний рантье, – сымитировал его Алекс, икнул и повернулся к Сливе. – А тебя как звать, друг?
Слива принюхался к дыму из палатки, вздохнул и отвернулся.
– Он тугоухий у нас, – объяснил Волдырь.
– Бывает, – кивнул Алекс. – А это Герман! Можно просто Гера.
Из палатки выполз чернобородый молодой человек с заметной лысиной и в таком же костюме-горке, как у Алекса. Он сипло прокашлялся, поднялся на ноги, закурил сигарету и, не обращая внимания на мужиков, пошел в сторону церкви.
– Пойду гляну на памятник культа, – на ходу объяснил он Алексу.
– Аккуратнее там, Гера, а то как бы Геростратом не назвали! – снова рассмеялся тот.
– Да, вы уж, пожалуйста, осторожнее там! – добавил Волдырь.
Герман не ответил.
– Владимир Николаевич, выпьешь с практикантами? – предложил Алекс, разливая водку в металлические стаканчики.
– Отчего же не выпить в приятной компании?
– А товарищ твой?
Волдырь глянул на Сливу, тот по-бычьи мотнул головой и пошел к берегу.
– Не, он малопьющий. Сколько ни налей, все мало.
Алекс опять расхохотался. Из палатки вылезла сначала Света, а за ней девушка в темных очках и еще один парень в капитанской фуражке. Как опытные туристы все они были одеты в защитные костюмы. Девушки, словно после сна, потянулись, изящно выгибаясь, потом попросили у Волдыря огонька прикурить и не спеша пошли следом за Германом. Капитан подсел к костру.
Слива дошел до кромки воды, присел на корточки возле их большой лодки и смотрел на тучи, на волны и на то, как Волдырь опрокидывает стаканчик за стаканчиком вместе с молодежью. Насмотревшись, он встал и заглянул в лодку, интересуясь мотором.
– Отойди от катера, мужик! – резко крикнул ему от костра капитан.
Слива втянул голову в плечи, ссутулился, как пес, и отошел на несколько шагов, а потом побрел вдоль берега в сторону деревни.
Волдырь попрощался с практикантами и догнал Сливу. Он шел рядом, чуть покачивался и радостно рассказывал:
– Молодые, озорные, безголовые! Весело им, на ровном месте смеются.
– Камень они курят, вот и смеются.
– Какой такой камень?
– Тот самый камень, гашиш.
– А я думаю, чего из палатки тряпками горелыми воняет? Спрашиваю, не горите ли, – хохочут. Дождутся, либо ветром их палатку сдует, либо дождем пробьет. Поставлена абы как… Зато девки хороши, ляжки широкие!
Слива отмахнулся:
– Надо глянуть потом, чтобы в церкви не напакостили.
– Что ей сделается? – отмахнулся в свою очередь Волдырь.
Вечером, перед темнотой и штормом, вернулся радостный Митя. Он удачно продал рыбу, привез Волдырю со Сливой продуктов и бутыль за хорошую работу на промысле.
Когда через час захмелевший Слива вышел из избы до ветру, во тьме он увидел на мысу тусклое зарево и услышал сквозь гул волн, как взревел мотор «Амура». Слива вытер слезы, проморгался и понял, что это ему не мерещится.
– Церковь горит! – крикнул он из сеней Волдырю, схватил пустое ведро со скамьи и побежал в темноту на огонь, застегивая на ходу штаны.
Глава 8
Серебро и дым
«…В те дни, когда война еще громыхала вдали, а деревня из сил выбивалась, худела народишком, мужиков в заводах и верфях теряла, случилось в ней и пополненьице. Не все, конечно, были ему рады поначалу, но делать-то нечего. Детей, как котят, не утопишь. Однако все по порядку.
Зима в наши края пришла студеная, лед за неделю стал до самой мандеры. Пока он толстый не намерзнет, поутру выходят из деревни старики да ребята сети под лед пихать, а вечером налима колотить.
Налим, он частенько спать приползает к самому берегу, а если лед прозрачный, снегом не засыпан, то сквозь него все видно и под ним налим, как в янтаре, лежит, хвостом тихонько шевелит. Вечером бересту потолще на палку мотай, факел поджигай, бери оглоблю поувесистей да пешню поострее и ступай вдоль берега. Увидал налима – со всего размаху бей по льду над ним оглоблей! Хорошо приложишься, лед от удара загудит, налим кверху пузом и перевернется, глушеный. Тут не зевай, пешней лед коли да за жабры его тащи!
Вот и вышел дед Лембоев с внучатами с утра, как только рассвело, и давай лед пешать. Тишина, мороз да солнышко. У внуков глаза острые, кричат деду:
– Дедо! Дедо! Там, с земли, идет кто-то!
– Много ли? – насторожился дед.
– Не знаем, далеко еще! Но вроде не один.
Увел дед внуков домой. Деревня ставни заперла. В щели глядят, гадают. Может, вражина? Всяко ведь бывало! Иль за податями какими царские начальники… Да уж больно медленно идут, жилы тянут.
К полудню небо затянуло, понесла пурга сырой снег вдоль льда. Совсем не видно стало, кто идет. Заспорили деревенские, идти ли встречать? Пока рядились, смеркаться начало.
– А ну как стемнеет, заблудятся люди, – говорит отец Моисей. – Зажигай, Митроша, факелок! Господь не выдаст – свинья не съест!
Совсем втемнах вышли и видят: бредут сквозь метель мужик на костыле, баба с грудничком на руках и трое небольшеньких детишек следом. В тряпье укутаны, под ветром качаются. На головах сугробы – как заячьи шапки.
