На голубом конверте значилось мое имя, и Робин отдала письмо мне. Я отложила вязание и открыла конверт.
Ты не послушалась. Мне казалось, что ты умнее.
Мне известно, что вчера вечером ты встречалась с товарищем Машонгве в парке в Браамфонтейн. Больше он ни с кем не встретится – из-за тебя. Теперь довольна?
Это последнее предупреждение. Прекрати задавать вопросы и возвращайся в Транскей.
Отныне даже Номса тебя не спасет.
По коже пробегает озноб при мысли о том, что за дверью несколько минут назад, возможно, стоял Лихорадка – всего в нескольких шагах от Робин. Если то, что он сказал об Эдварде Машонгве, с которым я действительно встречалась накануне, правда, то и моя жизнь может быть в опасности. Это не пустые угрозы.
Я думаю о мужчине в шляпе, который взял у меня письмо в парке, как он нервно озирался по сторонам. Прежде чем опустить письмо в карман, он погладил меня по руке и пообещал:
– Я обязательно передам письмо Номсе, когда вернусь в лагерь. – Он не сообщил мне ничего, не сказал, где именно Номса. – Я верен своим соратникам и не стану никого больше посвящать в это рискованное дело.
– Тогда почему вы мне помогаете? Почему вообще согласились передать письмо?
– Я из тех, кто считает, что женщине не место в армии. Женщины-бойцы никогда не сравнятся с мужчинами, к тому же они отвлекают. Так что я действую из эгоистических побуждений. Что бы ни содержалось в письме, надеюсь, оно убедит Номсу вернуться домой, где ей и место.
Когда мы расходились, я спиной ощутила чей-то колючий взгляд. Обернулась посмотреть, не идет ли за мной Эдвард, но он уже исчез. Я медленно огляделась, но никого не увидела, и тогда я подняла глаза вверх. На нижней ветке большого дуба сидела сова.
Она была меньше той, что я видела в Хиллброу, и в темноте очертания птицы были размыты, глаза светились оранжевым в лунном свете. Я повернулась, чтобы бежать, и сова сорвалась в ночь. Что же случилось с Эдвардом? Мне не понравился этот человек, но я не желала ему зла. Письмо наверняка не дошло до моей дочери.
– От кого это? – спрашивает Робин, заглядывая мне через плечо. – Про что там?
– Просто записка от друга, о встрече.
– А. – И девочка возвращается к своей книге.
Я пыталась не обращать внимания на угрозы, но больше не могу. Совы кажутся таким же дурным знаком, вестниками смерти, как записки и телефонные звонки. Все это время я думала, что совы предсказывают смерть Номсы. Теперь я знаю: они предупреждают меня о моей собственной смерти.
Пора мне привести дела в порядок – на случай, если со мной что-нибудь случится. Я открываю одну из последних страниц своего дневника и начинаю:
Робин, моя дорогая девочка…
49
Робин
17–28 августа 1977 года
Йовилль, Йоханнесбург, Южная Африка
Я раскрыла книгу и придавила ее тарелкой, стараясь не капнуть кашей на страницы. Бьюти не разрешала мне читать за едой, но сейчас она меняла в спальне постельное белье. Эдит сегодня утром возвращалась домой после трехнедельного отсутствия, и я надеялась увидеть ее до того, как уйду в школу.
Я уже встала, чтобы отнести тарелку на кухню, когда в замке повернулся ключ. Я заторопилась на кухню, чтобы освободить руки, мне хотелось забрать у Эдит чемодан. Но когда я метнулась к двери, меня поразил вид тетки. Лицо бледное и какое-то потрясенное.
– Эдит?.. – Эдит сфокусировала взгляд на мне, но продолжала молчать. – Эдит, что стряслось? – испуганно спросила я.
Она моргнула и медленно покачала головой, словно не веря.
– Он умер.
– Кто?
– Элвис.
Я оглянулась на клетку. Элвис сидел там – я сама его туда посадила перед завтраком. И пронзительно верещал, приветствуя Эдит.
– Нет же. С ним все в порядке!
– Правда? – Эдит оживилась.
Я энергично кивнула и отступила в сторону, чтобы она увидела Элвиса.
– Вот он, видишь? Не умер совсем.
Лицо Эдит сморщилось.
– Не он. Настоящий Элвис. Король. Я только что слышала по радио, но надеялась, что это утка, как тогда, про Пола Маккартни. Говорят, это случилось вчера.
В этот момент из спальни появилась Бьюти. Она, должно быть, услышала достаточно, чтобы понять, что что-то не так. Она взяла Эдит за руку и повела к столу. Я закрыла дверь, внесла чемодан в комнату, выпустила Элвиса и села рядом с Эдит.
– Он был единственным мужчиной, которого я любила по-настоящему, – прошептала Эдит.
– О ком вы? – спросила Бьюти.
– Об Элвисе, – шепотом пояснила я.
Бьюти покосилась на попугая; тот устроился на стуле Эдит и пощипывал ее за ухо. Бьюти вопросительно посмотрела на меня. Я покачала головой, подошла к пластинкам Эдит, вытащила несколько альбомов и показала их Бьюти.
Бьюти перевела взгляд с конвертов на Эдит:
– Умер вот этот человек?
Эдит скорбно кивнула, и слезинка скатилась у нее по щеке. Она встала, чтобы налить себе выпить.
– Вы его знали? – спросила Бьюти.
Эдит снова кивнула, стоя возле барного шкафчика.
– Да. Я знала об Элвисе все, что можно было узнать. Я была его величайшей поклонницей.
Бьюти сделала еще одну попытку:
– Но вы когда-нибудь встречались с ним?
Эдит вернулась к столу и села, сжимая в руке стакан с виски. Она печально покачала головой.
– А теперь и не встречусь.
Бьюти хмыкнула и встала.
– Hayibo. Белые люди такие странные. – Она забрала у Эдит стакан и отнесла его на кухню. – Робин, тебе пора в школу. Ты уже опаздываешь. Эдит, хватит плакать из-за мужчины, которого вы никогда не встречали, идите умойтесь. Из школы прислали документы. Мне надо, чтобы вы их подписали, а еще нам надо кое-что обсудить, прежде чем я уйду. И кто-нибудь – верните эту птицу в клетку.
Прошла примерно неделя. Как-то я с головой погрузилась в книжные приключения, но тут чей-то кашель вернул меня в реальность – в парк, где я, привалившись к дубу, читала в ожидании Морри.
Я подняла голову. В нескольких шагах от меня стояла какая-то чернокожая девушка. От линии волос до левого уха тянулся выпуклый лиловатый шрам шириной почти с палец, он пересекал левую бровь. Из-за этого шрама девушка казалась почти некрасивой, но только почти. Очень худая, даже тощая, она все же выглядела сильной и мускулистой. Я сразу поняла, что это не служанка, девушка была одета по-западному, а не в форменное платье и doek; волосы заплетены в африканские косички.
– Что читаешь? – Она говорила тихо, почти шепотом.
