Мужчина выходит у меня из-за спины и садится на диван. На боку у него кобура с пистолетом, и от вида оружия меня пробирает дрожь. Мужчина вытаскивает из кармана штанов пачку табака, из кармана рубашки – трубку и начинает набивать ее, не сводя с меня глаз.
– Где…
Вскинув руку, он обрывает меня. Я умолкаю. Мы будем говорить, когда он закончит набивать трубку. Когда трубка готова и дым вишневого табака наполняет воздух, мужчина готов поговорить.
– Вам известно, что вы становитесь помехой?
Все мои надежды растоптаны. Этот мужчина здесь не для того, чтобы помочь мне.
– Вы со своими бесконечными расспросами – как муха цеце. Все кусает, кусает, злит всех. Мои люди жалуются, что вы стоите у них на пути.
– Все, чего я хочу, – это найти свою дочь.
– А что, если ваша дочь не хочет, чтобы вы ее нашли?
– Тогда пусть сама скажет мне об этом.
– А что, если она не желает разговаривать с вами?
– Если она сама мне это скажет, я смирюсь.
Мужчина пренебрежительно цыкает, словно хочет извлечь застрявший между зубами и мешающий ему кусочек мяса.
– Ваши вопросы могут попасть не в те уши и подвергнуть опасности и вашу дочь, и всех нас. Прекратите делать то, что вы делаете. Вы никому не поможете.
Мне наконец становится ясно, кто этот человек.
– Вы Лихорадка Нгубане, – говорю я, пытаясь не допустить страх в свой голос.
Он, кажется, не рад, что я знаю, как его зовут, но не подтверждает и не опровергает мое предположение.
– И это вы не пускаете мою дочь ко мне.
– Похоже, вы запутались, sissi. Ваши враги – белые люди.
– Мне никто не враг, bhuti, кроме тех, кто не пускает ко мне мою дочь.
– Никто не удерживает вашу дочь. Она сделала выбор, и вы должны уважать ее решение.
– Если она уважает свое решение, она должна иметь смелость сообщить мне о нем.
– Вы зря тратите время. Ее нет в стране.
– Тогда я подожду, когда она вернется.
– Если вернется.
– Не “если”, а когда. Это вопрос времени. Вы отсылаете их обучаться, чтобы они, вернувшись, могли сражаться за вас.
– За всех нас.
Меня передергивает.
– Я буду ждать.
– Я думал, вы умнее. Я думал, вы слышите голос разума, но вижу, что ошибался. Сегодня я говорю с вами по-хорошему в последний раз. Если вы продолжите создавать трудности и задавать вопросы, я перестану быть любезным.
– Вы угрожаете мне?
– Думайте как хотите. Просто уйдите с моей дороги.
38
Робин
14 января 1977 года
Йовилль, Йоханнесбург, Южная Африка
В день моего рождения, когда мне исполнилось десять лет, к вечеру меня никто не поздравил.
Я не сказала о дне рождения ни учителям, ни друзьям, потому что они стали бы спрашивать, почему я не принесла в школу пирог и никого не позвала в гости. Эдит была в рейсе, и я не знала, известно ли Бьюти, сколь великий сегодня день. Если она не в курсе, то и хорошо, сегодняшнее утро будет самым обычным. Я постаралась ускользнуть в школу, пока Бьюти была в ванной. Мне не хватало Кэт. Я бы поздравила ее, а она – меня, отпраздновали бы с ней вдвоем.
После уроков Бьюти не ждала меня у ворот школы, и я, перепугавшись, бежала всю дорогу до дома, чтобы обнаружить на кухонном столе записку.
Дорогая Робин,
Я ушла в магазин. Пожалуйста, будь дома к шести часам вечера, мы займемся твоим домашним заданием.
Обнимаю,
Бьюти
Никаких поздравлений, и мои подозрения подтвердились: Эдит забыла про мой день рождения сама и забыла сказать о нем Бьюти.
После обеда я отправилась отрабатывать сыскные навыки – надо было подготовиться к следующему разу, когда Бьюти удалится на поиски Номсы. Бьюти не знала, что в тот вечер, когда ей позвонили, я неслышно последовала за ней. Открывая дверь подъезда, я заметила возле Бьюти белый фургон с надписью “Установка сантехники”.
Не выходя наружу, я наблюдала в приоткрытую дверь. Какой-то черный протягивал Бьюти нечто вроде лоскута ткани, Бьюти переводила взгляд с мужчины на лоскут, словно обдумывала, как поступить. Через мгновение она кивнула и завязала полоской ткани глаза. Этот черный мужчина заставил ее стать слепой.
Потом он довел Бьюти до задней дверцы фургона. Пока он, закрыв за ней двери, шел к водительскому месту, я с трудом подавляла в себе сильнейшее желание кинуться к фургону. Если правильно рассчитать, то я успею открыть заднюю дверь и запрыгнуть внутрь до того, как машина тронется с места. Бьюти не было с нами в ту ночь, когда полицейские загнали нас с Мэйбл в фургон, и она не знала, что если тебе завязывают глаза и куда-то увозят, это не к добру. Бьюти нуждалась в защите, и мне отчаянно хотелось защитить ее.
Но потом я подумала про Эдит, которая ждет меня и встревожится, если я не вернусь; секундного колебания оказалось достаточно, чтобы я опоздала. Фургон тронулся, и мне оставалось только смотреть на желтый номерной знак. Черные буквы и цифры все быстрее удалялись от меня. ВВМ676Т. Я закрыла дверь и поднялась в квартиру.
Я предала Бьюти. Члены Секретной Семерки и Великолепной Пятерки не стали бы колебаться, уж они-то запрыгнули бы в фургон! В следующий раз я должна быть расторопнее, а для этого следовало потренироваться в сыщицких навыках.
Тренировки я начала с того, что принялась останавливать на улице случайно выбранных людей.
– Где вы были вечером четвертого января? – спросила я пожилую даму в очках с неправдоподобно толстыми стеклами.
Она моргнула, словно пытаясь удостовериться, что я настоящая, после чего покачала головой и пошла дальше.
– Вы не помните, дней десять назад здесь не бродили какие-нибудь подозрительные типы? – Такой вопрос я задала следующим трем встречным, и все они сказали, что не помнят.
Когда какой-то устрашающего вида мужчина велел мне не совать нос в его дела, я решила опрашивать только знакомых мне подозреваемых.
Мистер Абдул, стоявший за кассой в своем магазине, сузил глаза, словно припоминая, и сказал:
– Вечер четвертого января? Ну как же. Я был в магазине, работал, я всегда работаю, никогда не отдыхаю. И здесь вечно слоняются подозрительные типы, хотят стащить у меня что-нибудь.
Мистер Пападопулос задумался, заворачивая в газету картошку соломкой, с которой капал уксус.
– Больше недели прошло. Откуда я помню? Подозрительные личности, говоришь? Единственная подозрительная личность – моя теща. Про убийство Кеннеди слышала? Спроси ее, где она была в тот день.
