Где же облако? Куда оно ушло?
Я хотела поискать облако, но мир снова заволокло пеленой.
Позже – не знаю точно когда – они снова пришли, великан и малыш, они подходили все ближе, пока не коснулись моих губ: благословение. Прижавшиеся к моей коже, они дарили прохладу, но одеты в этот раз они были в золото, а не серебро. Подняв глаза, я узнала белое лицо, маячившее надо мной, и кровь у меня в жилах заледенела.
Это она – женщина, которая хочет забрать меня! Нет!
Я постаралась не разжимать зубов, чтобы она не могла навредить мне, но я была слишком слаба. Я звала Мэйбл-Бьюти на помощь, но она приняла сторону плохой женщины и держала меня за руки. Женщина впихнула мне в рот кинжал, и я приготовилась умереть.
Кэт проснулась и скорчилась у меня в животе, а потом пролезла в сердце, чтобы спрятаться. Она мне не помогла бы, а я была слишком больна, чтобы помочь себе.
Папа, где ты? Спаси меня. Спаси.
Когда соцработница, сделав мне инъекцию яда, ушла, золотого великана и младенца она забрала с собой. Снова вернулась Мэйбл-Бьюти с прохладным облаком.
– Скоро приедет Эдит, – прошептала она. – Скоро.
Ложь. Я не хочу, чтобы меня и дальше кормили ложью.
Великая ложь серебряными змейками струилась во мне, раскаленными добела чешуйками они терлись о кожу изнутри, вызывая жар и зуд. Мэйбл-Бьюти ложками вливала в меня ложь и пыталась заставить проглотить ее.
– Хватит вранья! Не хочу больше. Хватит змей!
Но они снова и снова шептали мне что-то своими раздвоенными языками.
– Робин, – сказала Бьюти, когда я выбила ложку с ложью у нее из рук. – Девочка моя, я скажу тебе правду.
– Скажешь?
– Да, я честно отвечу на твои вопросы. Обещаю. Но взамен дай мне напоить тебя этим лекарством, правдой. Оно прогонит змей и ложь. Проглоти лекарство – и я скажу тебе правду.
– Хорошо, – прошептала я. – Хорошо. – И открыла рот.
Мои родители правда на небе?
Я не знаю этого наверняка.
Они правда все время смотрят на меня?
Не знаю, но думаю, что это не так.
Моих родителей закопали в землю живыми?
Нет.
Черные люди убивают белых людей?
Да.
Белые люди убивают черных людей?
Да.
Я поеду домой забрать свой велосипед?
Нет.
Эдит отдаст меня куда-нибудь?
Нет.
Кто-нибудь заберет меня?
Не знаю.
Моя мама любила меня?
Да, хотя и не так, как тебе хотелось бы.
Это правда, что я убила свою сестру до ее рождения?
Нет. Твоей сестре не суждено было прийти в этот мир.
Правда, что все черные люди плохие?
Нет.
Правда, что все черные люди хорошие?
Нет.
Мэйбл вернется?
Нет.
Эдит любит меня?
Да.
Ты любишь меня?
Да.
Ты любишь Кэт больше, чем меня?
Нет. Я люблю вас одинаково, потому что вы две половинки, которые составляют целое.
Настанет день, когда ты покинешь меня?
Да.
Кэт вылезла из моего нутра и улеглась рядом со мной. Мы лежали на боку, глядя друг на друга.
– Змейки уползают, – прошептала она. – Тебе станет лучше.
– Знаю.
Я и сама это чувствовала. Змеи не могли жить в сердце правды, потому что правда – неудобное место для жизни. Змейки, извиваясь, поползли прочь, унося с собой жар. Мне вспомнились слова Бьюти.
Я люблю вас одинаково, потому что вы две половинки, которые составляют целое.
И тогда я поняла, что´ должна сделать, чтобы исцелиться и начать жить по правде.
– Кэт?
– Тебе необязательно говорить это вслух. Я знаю.
Я посмотрела на нее, мою сестру. Она была лучшей частью меня и худшей частью меня. Я потянулась к ней, она ко мне, мы переплели пальцы.
– Я буду очень-очень скучать по тебе.
После этого говорить было уже нечего. Кэт стерла слезы с моих щек, потому что она и была моими слезами, моими щеками, а потом ушла. Она оставила после себя не пустоту, не отсутствие – она оставила по себе полноту, которой я до сего момента не знала. Я ощущала себя цельной и завершенной, словно меня наконец – наконец – стало столько, сколько должно быть.
34
Бьюти
9 сентября 1976 года
Йовилль, Йоханнесбург, Южная Африка
Проходит неделя. Тот мужчина больше не звонит, сколько я ни молюсь об этом.
Вильгельмина, однако, сдержала слово и вернулась проведать Робин. Обрадованная тем, что температура у девочки снизилась, а кожа более или менее нормального цвета, она принимает мое предложение выпить чашку чая.
– Пенициллин сослужил хорошую службу, – говорит Вильгельмина. – А вы прекрасно выхаживали ее, Бьюти. Вы зарываете в землю свое призвание. Вы были бы замечательной сиделкой.
– Спасибо, Вильгельмина. Вы благодаря этому и познакомились с Эдит и Робин? Лечили кого-то?
– Нет. Вообще я социальный работник, а в прошлом ухаживала за больными. Несколько месяцев назад мне позвонил аноним и сообщил, что Эдит – неважный опекун, и я попыталась разобраться с жалобой. Так я с ними и познакомилась.
Она начинает рассказывать об отношениях с Эдит и Робин, кульминацией которых стала рекомендация оставить их в покое: Эдит сообщила об усилиях Вильгельмины ее боссу, заявив, что “эта женщина” настроена против нее лично.
– Она представила документы, доказательства, что она занята полный рабочий день на офисной работе, но я поняла, что это какая-то мутная история. Какая женщина может бросить ребенка и бегать по своим холерным делам? А?
Я холодею, и моя благодарность обращается в страх. Теперь, когда женщина оказала Робин медицинскую помощь, она узнала про обман Эдит и заберет девочку?
Что я наделала?
Вильгельмина видит мою тревогу и фыркает.
– Не беспокойтесь, я не скажу и не предприму ничего как должностное лицо. По крайней мере, пока не буду вынуждена что-то сделать, поскольку обязана действовать в интересах ребенка. Если Эдит знает Мэгги, а Мэгги одобряет этот образ жизни, то я должна уважать его, даже если сама эта хабалка мне несимпатична. Но я буду очень внимательно следить за тем, как идут дела.
