После церемонии, когда роившиеся на ступенях прихожане начали постепенно расходиться, подойдя напоследок с изъявлениями соболезнования, Эдит отвела меня в сторонку.
– Виктор отвезет тебя домой.
– Почему Виктор?
– Я вспомнила, что мне надо еще кое-куда забежать.
– Я с тобой.
– Нет, заяц, не сейчас. Это дело я должна сделать одна, ладно? Я постараюсь недолго.
Виктор протянул мне руку. Ладонь у него была мягче, чем у папы, совсем без мозолей; я позволила ему отвести меня к зеленому “ягуару”. Когда я обернулась, гробы грузили в задний отсек странной на вид черной машины; полированное дерево поблескивало в солнечном свете.
– Куда их увозят?
– Гм… ну… – Виктор искал слова, которые не расстроили бы меня, и я по его лицу видела, что его раздирают противоречивые чувств. – Их везут на кладбище, Робин. – Он произнес это через силу, но так мягко, что у меня трепыхнулось сердце.
– Их закопают в землю, – проговорила Кэт дрожащим голосом.
Я решилась бросить на нее взгляд в зеркало заднего вида. Кэт кусала кулак, давя всхлипы. Мне не понравилась ее бледность, то, как выделяются на лице глаза в красных полукружьях.
– Как ты, Робин? – спросил Виктор, снова беря меня за руку. – Эди велела не говорить тебе правду, но по мне, от лжи будет только хуже. Верно?
Я кивнула.
– Их положат в землю, – сказала Кэт.
– Знаю, – прошептала я, – но мы обещали Эдит, помнишь?
– Да, но…
– Не думай об этом, – прошептала я. – Просто не думай об этом.
К тому времени я уже решила, что лучший способ справиться – не зацикливаться, как учила мама; по моим тогдашним представлениям, мы могли или удержаться на плаву, или утонуть. Позже, когда я выросла и прочитала учебники по психологии, я с удивлением обнаружила, что целый раздел этой науки посвящен моим тогдашним переживаниям. Мое горе не было непостижимой черной дырой, как мне казалось.
Специалисты уже сформулировали пять стадий горя: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие, но меня тогда затягивало в водоворот бурлящей скорби, и мое девятилетнее “я” понятия не имело о механизмах адаптации или о проживании боли, которые помогли бы мне вылезти на другой берег, научили бы снова дышать.
Я понимала только одно: если поглядывать на потерю краешком глаза, если удерживать ее на периферии, не глядеть ей в лицо, если ходить кругами, вместо того чтобы собраться с силами и двинуться прямо на нее, то я сумею удержать Кэт от слез. И я делала все ради этой цели, не забывала о ней ни на миг. Если я справлюсь с опустошением Кэт, то справлюсь и со своим.
Когда мы отъезжали от церкви, мимо нас скользнуло лицо Эдит. Она ехала в своем “жуке”, в колонне машин, направляющихся в противоположную сторону. Эдит сняла шляпку-таблетку, с губ свисала незажженная сигарета. Слезы текли по ее лицу. Я прижала руку к стеклу – желая коснуться ее, страстно желая вытереть ей слезы, – но Эдит уехала.
По дороге домой Виктор завернул за мороженым в “Милки-лейн” в Хиллброу. Я проталкивала в себя шоколадный пломбир, улыбаясь дурацким шуткам Виктора. Виктор, как и Эдит, явно был непривычен к детям и изо всех сил старался развеселить меня. В ответ я любезно притворялась, что старания его успешны.
Когда мы вернулись домой, Кэт исчезла, как всегда исчезала, когда мне хотелось быть центром внимания. Мне нравилось думать, что у нее есть собственная тайная жизнь, волшебная, куда мне доступа нет, и я старалась не чувствовать себя виноватой, когда она вдруг переставала существовать. Не я прогоняла ее – она сама чувствовала, когда она нужна, а когда нет.
– Ну, во что хочешь поиграть? – спросил Виктор, когда я притащила в гостиную все свои игры. – Домино, “Змеи и лестницы”, шашки, “Старая дева”?
– “Змеи и лестницы”?
– Отличный выбор! И – строго между нами – ты, может быть, захочешь избавиться от “Старой девы”. Мне кажется, Эдит сочтет оскорбительным для своих феминистских взглядов держать ее в доме.
Мы сыграли одну партию, потом вторую; часы все тикали, и наконец предвечернее солнце тихо ушло, погрузив нас в полумрак. Я учила Виктора играть в “подбери карту”, когда Эдит вернулась. Выглядела она ужасно – тушь потекла, губная помада стерлась, – но она больше не плакала. Элвис спикировал со своего насеста на верхней полке и запорхал вокруг нее, пронзительно выкрикивая приветствия.
Ужин прошел вяло, мы ковыряли киш, приготовленный Виктором. Взрослые общались при помощи взглядов, поднятых бровей и пожатия плеч, и я знала, что как только я уйду спать, они наконец заговорят. Я попросила разрешения выйти из-за стола, сказав, что устала.
Когда Эдит через полчаса зашла проведать меня – оранжевый огонек сигареты словно путеводная звезда в темноте, – я притворилась, что сплю, дышала ровно и пыталась придать лицу умиротворенность. После ее ухода я выждала несколько минут, а потом осторожно откинула одеяло, тихо вылезла из кровати и на цыпочках подкралась к двери; Кэт следовала за мной по пятам. Мы сели в темноте, притаившись между дверью и прикроватным столиком Эдит, чтобы нас не было видно, если кто-нибудь из взрослых пойдет в ванную.
Голоса Эдит и Виктора звучали приглушенно, и мне приходилось напрягать слух, чтобы уловить, о чем они говорят. Какое-то время они обменивались банальностями, потом замолчали. Тишину прервало звяканье стекла и щелканье зажигалки Эдит. Когда я уже подумала, что они оба заснули, Виктор заговорил:
– Ну рассказывай. Как все прошло?
Эдит рассмеялась – безрадостный звук, продребезжавший в тишине квартиры.
– Господи, это было ужасно. Ужасно! Никогда не думала, что увижу, как мою младшую сестренку опускают в землю, понимаешь? Я всегда думала, что сама умру молодой. Слава богу, наши родители до этого не дожили. – Эдит вздохнула. – Слава богу, что ты был там и забрал Робин, иначе я не смогла бы поехать на кладбище. Зря я взяла ее на службу, да?
– Нет, Эди, нет. Нет, если Робин сама туда хотела.
– Я даже не спросила ее, чего она хочет! – выкрикнула Эдит. – Просто ненавижу, когда мной помыкают, ненавижу, когда мне говорят, что делать, особенно такие, как эта тупая сука-африканерша со своими соболезнованиями. Некоторые из них просто из кожи вон лезли, чтобы превратить жизнь Джолин в ад, и мне хотелось немножко пнуть их в ответ, так что я просто сказала, что Робин придет, – и она пришла. Господи, да я нахрен испортила ей все, да?
– Нет, нет, – успокаивающе забормотал Виктор. – Ты сделала то, что считала правильным. Сделала все, что могла сделать.
– Ну, очевидно, я ошиблась.
Виктор вздохнул.
– Какие еще распоряжения надо сделать?
– Шахта уже нашла замену Киту, и новый начальник смены хочет переехать в их дом, так что я сказала им, пусть, нахрен, выносят вещи самостоятельно. Нам хотя бы не придется туда возвращаться. Вряд ли я смогу провести Робин через это испытание.
