Я наугад выдвинула один из ящиков и стала изучать содержимое. Ящик заполняли ровнехонько расставленные флакончики с духами, лосьонами и прочими разноцветными жидкостями, аромат которых поднимался вверх, словно благоуханные призраки. Исследование другого ящика выявило щетки для волос, бигуди и шпильки, и я провела пальцами по их острым зубцам; мне нравилось щекотное ощущение, но потом оно напомнило мне об отцовских усах, и я отдернула руку.
У матери никогда не было туалетного столика, она держала всю свою косметику в шкафчике в ванной, и я была зачарована алхимическими снадобьями и эликсирами, которые Эдит поставила на службу своей красоте. Эдит была не такой миловидной, как мать. У мамы черты были помягче, тогда как лицо Эдит казалось скорее угловатым, более вытянутым, с резкими чертами. Волосы, которые она обычно зачесывала назад, были того яркого оттенка, который она называла огненно-рыжий, а красилась она всегда с величайшим тщанием. Эдит была и творцом, и творением, а ее комната – мастерской.
Когда Эдит выключила на кухне свет, я спрыгнула с банкетки и неслышно подбежала к кровати, где уже крепко спала Кэт. Эдит присела на край кровати, дала мне стакан и смотрела, как я дую на горячее молоко. Она не сводила с меня глаз, пока я пила, и я слегка занервничала. Пальцем я подцепила пенку и всосала ее.
– Робс?
– М-м?
– Ты как? Ну, то есть, ты вряд ли нормально себя чувствуешь, но меня беспокоит, что…
– А что я завтра надену?
Я знала, что сказала бы Эдит, позволь я ей продолжать. Она собиралась спросить, почему я не плачу, а если я пущусь в объяснения, то горе мое лишь усилится. Я боялась, что не сумею подавить слезы, и меня разочаровало, что Эдит нарушила нашу негласную договоренность. Если бы мы прервали этот фарс хоть на мгновение, иллюзия рассыпалась бы и пропасть разверзлась бы снова.
Вопрос мой сработал: Эдит отвлеклась. Она хлопнула себя по лбу, вскочила и подошла к стенному шкафу.
– Чуть не забыла! Я тебе кое-что привезла, хотела отдать, как только тебя увижу.
Я поставила кружку на прикроватный столик. Я всегда любила подарки от Эдит, а после получения последнего прошло изрядно времени. Во время путешествий Эдит могла покупать всякие вещи, недоступные в ЮАР из-за санкций или цензуры. Она всегда была щедрой, а я обожала, когда меня балуют, но сейчас подарки служили великой цели отвлекать меня и дальше – я нуждалась в этом больше всего.
Эдит привстала на цыпочки и стащила с верхней полки большой пакет.
– Не помню точно, что я покупала, просто в каждом рейсе немного того, немного сего, но уверена, что кое-что пригодится. – И она поставила пакет передо мной.
– Спасибо.
Пакет был основательно набит, и я разодрала обертку. Первой оттуда выпала мягкая игрушка.
– Собака!
– Не просто собака. Это Лесси.
– Кто это – Лесси? – Я потерлась щекой о длинную шерсть.
Эдит покачала головой, удивляясь моему невежеству.
– Прости, я все время забываю, в какой изоляции мы живем без телевидения. Лесси – знаменитая собака, про нее снимают кино. Породы колли.
– Как она мне нравится! Спасибо. – Я усадила собаку рядом с собой и снова запустила руку в пакет.
– Давай просто вывалим все, – предложила Эдит, выхватила у меня пакет, перевернула, и содержимое высыпалось на одеяло. – Ладно, вот это Багз Банни, на самом деле это радиоприемник. Герой “Луни Тюнз”, – объявила она, беря пластмассового кролика с морковкой. – Он такой: “В чем дело, Док?” А это Чарли Браун, Снупи и Линус. Они из комиксов “Пинатс”. – Эдит вручила мне три мягкие игрушки, похожие на нарисованных человечков. – Я хотела привезти тебе Люси, потому что она там самая шилопопая, но ее всю распродали. О, а это, гляди-ка, часы с Микки-Маусом. Микки – диснеевский персонаж, на весь мир знаменит.
Я не знала ни одного из этих существ, как не знала, кто такой Дисней, но это не помешало мне сразу полюбить их. Я надела часы, очарованная тем, как мышиные руки двигаются, указывая время.
– Ага, помню же, что покупала одежду. – Эдит выхватила что-то из кучи. – Вот, гляди, джинсовый комбез-клеш. Видишь? Верх и низ – одно целое, а штанины смотри как расширяются. Писк моды!
– Это комбинезон?
– Нет! Комбинезоны носят фермеры, Робс. А комбез – это то, что носят модные девятилетки.
Я кивнула, но не успела рассмотреть клеши получше: мое внимание привлекли две серебристо блеснувшие штуковины, погребенные подо всем остальным.
– Что это?
– Ах да, совсем забыла! Это диско-туфли на платформе, из искусственной змеиной кожи. Нравятся?
Я уже выпрыгнула из кровати и напяливала туфли. Они оказались мне чуть великоваты, я потуже затянула застежки и выпрямилась.
– Шикарные, да? Я их купила, чтобы позлить твоего отца… – Эдит осеклась, словно ей вдруг стало больно.
Она замолчала, и от повисшей тишины я занервничала. Мне хотелось, чтобы мы продолжили болтать, потому что болтовня заполняла время. Каждая минута, проходившая без слез, мыслей или вспоминаний, была достижением, и я знала, что если накоплю достаточно таких минут, то станет легче, потому что мне ведь должно стать легче.
Эдит тряхнула головой, словно отгоняя мысли, и улыбнулась.
– Ну ладно, снимай и иди в кровать. Наденешь туфли и комбез завтра, а я одолжу у сына друзей футболку и кофту. Все равно сейчас все одинаковое, что для мальчиков, что для девочек, так что какая разница. А потом, боюсь, нам придется съездить к вам домой, взять твои вещи.
Эдит не спрашивала, что я чувствую, а я не спрашивала ее. Мы застыли каждая в своем пузыре горя, и если правда, что страдать за компанию легче, то скорбь, если ее разделить с другим, вовсе не уменьшается и не слабеет.
12
Бьюти
17 июня 1976 года
Соуэто, Йоханнесбург, Южная Африка
Едва мы запираем калитку на щеколду, как детский голос доносится из темноты дома. Высокий, точно звук свирели, голос дрожит:
– Ufuna ntoni? Что вам надо?
– Это я, папа, – отвечает Андиль шепотом, и входная дверь рывком открывается.
К нам выбегает одиннадцатилетняя Байисва. Она бросается к отцу, обхватывает его.
– Я ждала вас. Мне было страшно.
– Я уже здесь, – успокаивает Андиль, мягко расцепляя ее объятия. – Где мама?
– Она приходила домой и тут же ушла еще раз проверить больницы. Она велела никому не открывать.
Мальчики проходят в дом, мы следуем за ними.
– Почему так темно?
– Я боялась зажечь свечу, вдруг кто-нибудь увидит, что я одна. – Голос Байисвы мелко дрожит. – Я сидела на полу за дверью. Меня напугал грохот.
