– Нет, в машинописном бюро стоит такой треск – ничего не слышно. А как у вас в шахте? Вы там в безопасности под землей, с этими шахтерами? Один белый на сотню черных?
Отец начал было отвечать, но его голос заглушил стук – Мэйбл колотила деревянной ложкой по кастрюле, стряхивая клейкую pap
[25]. Отец слегка пихнул ее локтем, чтобы она убавила прыть.
– Говорят, нам не о чем беспокоиться, но безопасность с завтрашнего дня усилят, просто чтобы подстраховаться. Этим засранцам дай волю, и они тебе глотку перережут.
Мэйбл рывком сняла кастрюлю с плиты и выключила конфорку.
– И ты бы стал их винить? – спросила мать.
Отец бросил на нее выразительный взгляд и подождал, пока Мэйбл выйдет из кухни.
– Ты как твоя сердобольная сестрица. Сегодня черт знает какое нешуточное дело заварилось, Джолин. Говорят, таких беспорядков еще не было. Черные наглеют день ото дня, и правительство понимает, что контролировать их все труднее. А после сегодняшнего и все остальные на дыбы встанут. Неужели ты хочешь жить в стране, где негритосы гуляют как хотят, делают, мать их, что хотят, будто им дали право ни в чем себе не отказывать? Соуэто всего в пятидесяти километрах от нас. Это же ничто!
Кэт вышла из нашей комнаты, возможно привлеченная громким голосом отца, и теперь стояла рядом со мной. Она потянула меня за локоть, хотя это было необязательно – я и так знала, что она думает. Кэт пугалась, когда отец начинал так говорить. Ей чудилось, что какой-нибудь чернокожий ночью проскользнет в наш дом и убьет нас всех или, того хуже, похитит с какой-нибудь необъяснимой целью. Из того, что говорили наш отец и отец Пита, явствовало, что чернокожие опасны, хотя Мэйбл была вовсе не страшная. Я говорила Кэт, что, может, не все черные – злодеи, а только мужчины, так что она жила в постоянном страхе перед ними, хотя, говоря откровенно, она жила в страхе почти перед всем.
– Я не хочу, чтобы вы уходили. Не уходите, пожалуйста.
– С Мэйбл вам будет хорошо, не волнуйся.
– Но Кэт боится.
Мать вздохнула.
– Кэт боится или боишься ты и просто прикрываешься ею?
Я сердито глянула на Кэт, желая, чтобы она высказалась.
– Кэт боится.
– Чего?
Так как Кэт продолжала упорно молчать, не отрывая взгляда от собственных ног, я ответила за сестру:
– Она боится пожара в вельде. Что будет, если он подберется к дому?
– Я проходила мимо вельда, когда возвращалась домой. Огонь был совсем слабый и далеко, возле главной дороги. Пожарные машины уже все затушили.
– Еще она боится, что вы не вернетесь.
Мать рассмеялась:
– Что за глупости! Конечно же, мы вернемся.
– Обещаешь? – в один голос спросили мы с Кэт.
– Обещаю.
Я уже знала, что произойдет, когда настанет пора ложиться спать. Кэт ляжет в свою постель, потушит свет, притворится заснувшей, но как только решит, что я уснула, проскользнет в родительскую спальню, в их большую кровать. Только там она чувствовала себя в безопасности, когда родителей не было дома, к тому же так она первой узнавала об их возвращении.
Мать наклонилась, чтобы обнять нас на прощанье. Она сбрызнулась духами “Чарли”, и хотя я нуждалась в близости, цветочный аромат был слишком сильным, и я вывернулась. Мать подхватила ключи от машины с кухонного стола и бросила отцу. Потом повернулась к Мэйбл:
– Будем дома ближе к полуночи. Если устанешь, ложись спать на полу в большой комнате.
Я смотрела, как отец, поддерживая мать под локоток, выводит ее на крыльцо. Он послал нам воздушный поцелуй и посмотрел на Мэйбл:
– Запри все двери, Мэйбл. Сегодня страна сошла с ума.
Это было последнее, что я от него слышала.
7
Робин
16 июня 1976 года
Боксбург, Йоханнесбург, Южная Африка
В дверь заколотили около полуночи. Меня подбросило в кровати. Я была одна – как и ожидалось, Кэт прошмыгнула в родительскую спальню, как только я уснула. Я на цыпочках подошла к двери спальни и выглянула. Мэйбл, замерев, стояла в большой комнате.
– Maak die deur oop! Открывайте!
Бах, бах, бах.
Это пожарные, они пришли спасать нас. Пожар из вельда подобрался к дому, и они сейчас нас вытащат.
Прежде чем я успела сказать хоть слово, крики возобновились, на этот раз – с резким акцентом, по-английски.
– Это полиция. Мы знаем, что вы там. Открывайте!
Мэйбл дрожащей рукой поманила меня, и я кинулась ей под бок. Полиция пришла не из-за пожара. Мэйбл прижала меня к себе, а я обхватила ее руками. Четвероногим существом мы добрели до двери, Мэйбл отперла, открыла, и мы отступили, чтобы дать мужчинам пройти. Я выглянула из-за Мэйбл и увидела на улице полицейские фургоны. Мигалки освещали наш двор и окрестные дома, словно дискотечный шар, придавая знакомой улице странно праздничный вид.
Двое полицейских угрожающе замаячили в прихожей; на них были синие формы полиции ЮАР, на боку – пистолеты в кобуре. Один из полицейских был худым и высоким, с коротко стриженными рыжими волосами и бородой, закрывавшей почти все лицо и шею. Его коллега был старше, темнее лицом. Синяя фуражка, низко надвинутая на лоб, бросала глубокую тень на лицо, а золотая кокарда над козырьком вспыхивала, когда на нее падал свет.
Высокий рыжебородый полицейский был агрессивнее своего товарища, и говорил в основном он.
– Почему не открываете дверь полиции?
– Простите, baas. – Голос Мэйбл был как туго натянутый канат, на котором ее дрожащие слова пытались обрести точку опоры.
– Что ты делаешь в этом доме? Вы тут ночуете?
– Нет, baas. Мадам и baas ушли, я присматривать за ребенком.
– Пошли, мы забираем тебя в участок.
– Вы не можете оставить ребенка одного, baas.
– Она поедет с нами. – От нетерпения полицейский повысил голос.
– Но мадам и baas – они будут волноваться, когда придут домой, а ее нет.
– Мадам и baas не придут домой, – фыркнул рыжий. Ему не хватило терпения дождаться ответа Мэйбл, он явно был человеком, привыкшим, чтобы его слушались.
– Почему, baas? Где они?
– С кем ты, по-твоему, разговариваешь, а, kaffir meid?
[26] Здесь я задаю вопросы. – Он ткнул Мэйбл пальцем в нос, и она вздрогнула, когда его плевок оказался у нее на щеке, хотя она и не сделала попытки стереть его.
