Я слышал их – на циновках, которые они постелили в большой комнате рядом с рабочими столами. Циновки поскрипывали и щелкали. Шепот. Дыхание. Ритм секса не спутаешь ни с чем. Короткий вскрик. Смех.
Светило солнце, Фен орал. Повернувшись, я увидел, как он нависает над Бани, который норовил спрятаться под обеденным столом. Фен влепил парню затрещину, и тот упал, свернувшись в комок и поскуливая.
– Где Нелл? – Я не видел ее на стуле у кровати уже, кажется, несколько дней.
– Пересчитывает детей. Она полагает, я так блестяще справляюсь с работой, что назначила меня старшей медсестрой. – Он опять брил меня. – Вы заросли, как медведь.
Хотя сам был гораздо более волосатым.
От него пахло сигаретами и виски, запах Кембриджа и юности. Я совсем не нуждался в бритье, да и не хотел бриться, но вдыхал аромат его рук и его дыхания. Он вытер мне лицо сухим полотенцем.
– У вас три родинки, прямо под нижней губой. – Он был пьян, сильно пьян, повезло, что не порезал. Он наклонился коснуться родинок, низко-низко, пока его губы не накрыли мои. Мне пришлось почти упереться ладонью ему в грудь, и он отшатнулся, вытирая губы, словно это я начал.
Нелл читает вслух “Свет в августе”, книгу прислала ей подруга несколько месяцев назад. Фен лежит рядом со мной на кровати, а Нелл читает нам из кресла, с некоторой вальяжностью, с неестественными интонациями американских актрис, декламирующих роли. Она смущается, читая вслух, чего не бывает в обычной жизни, когда она произносит собственные слова.
Мы с Феном переглянулись после первой же фразы. Он состроил рожу, а я усмехнулся, и она это, конечно, заметила.
– Что?
– Ничего. Хорошая книга.
– А разве нет?
– Наивный тенденциозный американский бред, – заявил Фен. – Но продолжай.
Он вел себя со мной настолько непринужденно, что я начал сомневаться, не почудился ли мне поцелуй. Нелл закончила читать и забралась к нам на кровать, и мы валялись втроем, наблюдая, как мошкара пытается продраться сквозь сетку, и болтали о книге и о всяких вестернах, сравнивая их с сюжетом книги. Нелл сказала, что ей было так тошно, когда на Соломоновых островах она слышала их мифы о сотворении и сказания о грандиозном пенисе, что она не выдержала и поведала туземцам историю Ромео и Джульетты.
– Я разыграла целое представление. Сцену на балконе, поединок. Разумеется, я перенесла действие в такую же деревню, где жили они, два враждующих селения, знахарь вместо монаха и прочие поправки. Поскольку, по сути, это история борьбы кланов, было не так уж сложно адаптировать сюжет. – Она лежала на боку, и я тоже, лицом к ней, а Фен лежал на спине между нами, заслоняя от меня половину ее лица. – И вот наконец – у меня ушло больше часа на пересказ, на этом их мерзком языке: шесть слогов в каждом слове! – я добралась до финала. Она мертва. И знаете, как реагировали киракира? Они смеялись. Просто ржали. И сказали, что это самая смешная история, которую они когда-либо слышали.
– А может, так оно и есть, – хмыкнул Фен. – Я бы предпочел истории про пенис, чем эту ахинею.
– Думаю, они реагировали на иронию судьбы, – примирительно сказал я.
– О, несомненно.
Не обращая внимания на сарказм Фена, Нелл сказала:
– Но забавно, что ирония судьбы кажется им только смешной и никогда – трагичной.
– Потому что смерть не является для них трагедией. Во всяком случае, как для нас.
– Но они оплакивают умерших, скорбят.
– Они чувствуют печаль, глубокую печаль. Но это не трагедия.
– Верно. Они знают, что у предков есть на них планы. И поэтому нет ощущения неправильности происходящего. Трагедия проистекает из чувства чудовищной ошибки, да?
– Мы в сравнении с ними всего лишь большие бестолковые младенцы, – сказал я.
Она рассмеялась.
– Так, этому малышу нужно пи-пи. – Фен поднялся и направился к лестнице.
– Фен, прошу тебя, дойти до уборной, – взмолилась Нелл вслед.
Но он явно отошел не дальше чем на фут от дома, и его струя шумно ударила в землю.
– Это надолго, – вздохнула она.
Так и вышло. А мы лежали на кровати лицом друг к другу.
– А потом будет…
Фен громко испустил газы.
– Вот.
– Тогате, – пробормотал Фен, то есть извините на языке там.
Мы громко расхохотались. Голова у меня была абсолютно ясной. Наши руки лежали в нескольких дюймах друг от друга на теплом месте, согретом телом Фена.
14
3/3 Сегодня Бэнксон пришел в себя, и мы провели два дня с ним в сравнительно приличном состоянии. Свозили его в другие деревни там – или это он нас свозил в своей лодке, которая стремительно неслась по озеру, к восторгу рыбачек, бродивших в воде. В селениях нам очень много удалось сделать. Почти все понимали язык киона Бэнксона. Он старается усвоить наши этнографические методы, но дается ему это нелегко. Похоже, у него есть проблемы с тем, чтобы попросить прикурить у соседа в пабе. Но теоретик он великолепный. Мы говорим & говорим. Темы, которые непременно вызвали бы напряжение между Феном & мной, в присутствии Б порождают плодотворную дискуссию. Рядом с ним Фен становится гораздо более сдержанным и рассудительным, и, возможно, я тоже. Бэнксон согласен с моими оценками ролей в обществе – что активной силой являются женщины там, – и мы очень конструктивно обсуждаем эти проблемы, все трое. Б интуитивно понимает ревнивую натуру Ф, так что мне не приходится вмешиваться, как вчера, когда мы обсуждали гендерные роли в западной культуре, и мы с Б мыслили одинаково и говорили слово в слово, и я понимала, как далеко может завести наше единомыслие, но Б вовремя, в самый верный момент, повернул беседу к добу, племени Фена. Он ведет нас к цели, словно я вручила ему карту из бамбуковых щепок & ракушек.
Вчера вечером он вытащил нас прогуляться. Луна почти полная, мир залит серебристым светом, и звезды мерцают & скатываются по краю небосклона, и даже светлячки кажутся осколками метеоритов, несущихся прямо к нам. Несколько человек, завидев нас, поплелись следом, но, когда мы свернули на тропинку к холмам, опасливо зашептали предостережения и отстали. Киракира не боялись ночи, но анапа, мумбаньо и там опасаются духов, которые скрываются в зарослях и, стоит зазеваться, так и норовят похитить вашу душу. Бэнксон набрал охапку гнилых веток, покрытых чем-то, что он назвал хири, флуоресцентный грибок, и этот факел слабо освещал нам путь наверх. Ф & Б устроили микропоединок самцов, и мы взбирались все выше и выше, пока не выбрались к маленькому, почти идеально круглому озеру, в самом центре которого отражалась луна. Ф и Б ринулись в воду. Я подумала, что Бэнксону не следует знать, что я не умею плавать, – он тут же захочет меня научить, а Ф примет это на свой счет, как неодобрение и угрозу, – поэтому плескалась на мелководье, и мы смотрели на звезды, и говорили о смерти, и вспоминали всех наших умерших, и пытались сочинить песню из их имен.
