1
Когда они уплывали от мумбаньо, вслед им полетел какой-то предмет. Он плюхнулся в воду в нескольких ярдах позади каноэ. Что-то светло-коричневое.
– Еще один мертвый младенец, – сообщил Фен.
К тому времени он уже разбил ее очки, так что она не знала, шутит он или нет.
Впереди, в темно-зеленой излучине, маячил просвет, туда и направлялась лодка. Нелл сосредоточилась на этом и больше не оборачивалась. Несколько местных жителей на берегу пели и били в гонг, но она не захотела напоследок взглянуть на них. Всякий раз, как гребцы – все стояли в полный рост, перекрикиваясь с приятелями и родственниками на берегу или в других каноэ, – разом мощно взмахивали веслами, легкий порыв ветра касался ее влажной кожи. Язвы саднили и чесались, словно торопясь зарасти, пока им досталось хоть немного сухого воздуха. Ветер поднимался и стихал, поднимался и стихал. Между ощущением и его осознанием возникала пауза, и она понимала, что это начинается очередной приступ. Гребцы прервались, чтобы стукнуть по змеиной голове черепахи, подцепить и втащить ее, отчаянно дергающуюся, в лодку. Фен промычал погребальную песнь черепахе, но так тихо, что расслышали только они двое.
У слияния Юата и Сепика
[1] их ждал катер. На борту его, помимо капитана по имени Минтон, которого Фен знал еще по Кэрнсу, две белые пары. На женщинах узкие вечерние платья и шелковые чулки, мужчины в смокингах. Местные обитатели – судя по тому, что жара не доставляла им неудобств; мужчины либо заправляют делами на плантациях или рудниках, либо обеспечивают исполнение законов, защищающих их. Ну хотя бы не миссионеры. Сегодня она не выдержала бы миссионеров. У одной из женщин сияющие золотистые волосы, у другой – ресницы, как черные стрелки папоротника. У обеих – вышитые бисером клатчи. Нежная белизна их рук казалась ненастоящей. Хотелось дотронуться до той, что стояла ближе, задрать рукав платья и посмотреть, далеко ли тянется белый цвет, – как делали все туземцы повсюду, куда она приезжала впервые. Когда они с Феном поднялись на борт, со своими грязными узлами и малярийными глазами, во взглядах женщин мелькнуло сочувствие.
Мотор взревел так громко, страшно и внезапно, что она совсем по-детски зажала уши ладонями. Заметив, как Фен дернулся, чтобы повторить ее жест, но сдержался, она безотчетно улыбнулась, но ему не понравилось, что она видела его слабость, и он отошел в сторону поболтать с Минтоном. Она уселась на корме с женщинами.
– А что за событие сегодня? – спросила она Тилли, золотоволосую. Будь у нее самой такие волосы, туземцы щупали бы их непрерывно. С такими волосами в поле нельзя.
Обе дамы сумели сквозь грохот двигателя расслышать ее вопрос и расхохотались.
– Сегодня канун Рождества, дорогуша.
Обе уже были навеселе, хотя едва миновал полдень, и, конечно, к ней можно обращаться снисходительно, когда на ней замусоленная хлопковая рубаха поверх шаровар Фена. Кожа в ссадинах и мелких язвочках, на запястье свежий порез от шипа саговой пальмы, правое колено подкашивается, плечевой неврит – еще с Соломоновых островов – и вдобавок резкий зуд между пальцами ног, только бы не новый приступ грибковой инфекции. На берегу лагуны, во время работы, она спокойно терпела неудобства, но здесь, рядом с этими дамами в шелках и жемчугах, ей стало не по себе.
– Как ты думаешь, лейтенант Босуэлл придет? – спросила Тилли подругу.
– Она считает его неотразимым. – Вторая, Эва, была выше ростом, величава и без обручального кольца.
– Вовсе нет. Но тебе он тоже нравится, – возмутилась Тилли.
– Но ты замужняя женщина, дорогая.
– Нельзя ожидать от человека, что он прекратит замечать других людей ровно в ту минуту, как наденет обручальное кольцо.
– Я-то и не ожидаю. Но вот твой муж определенно именно так и думает.
Нелл мысленно записывала:
украшения на шее, запястьях, пальцах;
декоративная раскраска только на лице;
подчеркнуты губы (ярко-красным) и глаза (черным);
бедра тоже подчеркнуты – утянутой талией;
беседа соперниц, напористая и агрессивная;
значимая ценность – мужчина, необязательно обладать им, но необходимо иметь возможность привлекать его внимание.
Она просто не могла удержаться.
– Вы изучали туземцев? – спросила Тилли.
– Нет, она явилась прямо с бала дебютанток в Плавучем дворце
[2]. – У Эвы был выраженный австралийский акцент, точно как у Фена.
– Да, – сказала она. – С июля. В смысле, с прошлого июля.
– Полтора года где-то на крошечной речушке? – ужаснулась Тилли.
– Боже правый, – прокомментировала Эва.
– Первый год в горах на севере, у анапа, – уточнила Нелл. – А потом еще пять с половиной месяцев с мумбаньо
[3] в верховьях Юата. Мы довольно быстро оттуда уехали. Они мне не понравились.
– Не понравились? – вытаращила глаза Эва. – По мне, так вполне достаточно, что вам удалось сохранить голову на прежнем месте.
– Они каннибалы?
Ответить честно было бы неосмотрительно. Она же не знала, чем занимаются их мужчины.
– Нет. Они полностью понимают и строго соблюдают новые законы.
– Эти законы не новые, – уточнила Эва. – Они приняты четыре года назад.
– Думаю, для древних племен все это в новинку. Но они подчиняются – и списывают все свои несчастья на то, что более не практикуют человекоубийство.
– Но они говорят об этом? – Тилли не отставала.
Интересно, почему все белые расспрашивают о каннибализме. Она вспомнила, как Фен, вернувшись с десятидневной охоты, неловко попытался скрыть от нее правду. “Я попробовал, – буркнул он в конце концов. – И да, они правы, похоже на старую свинину”. Среди мумбаньо ходила шутка, что миссионер на вкус напоминает старую свинью.
– Да, говорят, и они очень тоскуют без этого.
И Тилли, и даже развязная Эва поежились.
А потом Тилли спросила:
– А вы читали книгу о Соломоновых островах?
