Там, где хранила сокровища.
– Не сердишься ли ты более на нас, о Великая? Презренными были наши действия, но людские души наполнены страхами за сохранность своих семей и пропитание. Прости нас.
– Не сержусь.
Чинный кивок вместо «спасибо».
– Чем мы можем быть полезны тебе и твоим спутникам, о Великая?
Кулум вещал за всех стоя, опираясь на деревянную палку. В пальцах серебристый кубок с вином – таких кубков Белинде подарили штук пять. Я бы не удивилась, если бы оказалось, что у Кулума последний…
Вокруг силуэты приземистых деревянных домов, дальше река – широкая, бурная, почти черная. Лес на другом берегу – до него далеко. А небосвод усыпан звездами, как брильянтами. Их много, как в ту первую ночь, когда мы оказались на Урмаэ, их миллиарды…
– Имея цель, которая ведет нас, мы держим путь к Уромонам, – Лин отвечала размеренно, соответствующим тоном. Я и не думала, что она так может говорить – чинно, как королева. – Сможете ли вы обеспечить нам переправу на другой берег?
– Сможем, – шаман ненадолго умолк. – Вынужден, однако, признать, что тебя и твоих спутниц ждет задержка. Недлинная. Прежний паром проломил борт и часть днища о камни – не совладал со шквальным течением Вииды, оказался отнесен прочь от деревни. Новый мы строим, но завершить строительство сможем дня через два-три. Имеется ли у вас возможность обождать?
И за столом стихли. Никто больше не говорил, не шептался, не стучал приборами о тарелки – все ждали. Чего, решения Гхерры относительно «погостить»?
В этой полной тишине вопрос Белинды прозвучал осторожно:
– Не стеснит ли наше присутствие жителей? Не явится ли неудобным?
Кулум аж выдохнул от почтения.
– Твое присутствие для нас – праздник. Если смеем надеяться, что ты пробудешь с нами несколько дней, мы – счастливый народ.
Трещал костер; пахло жарким, копченой рыбой, маринадами. И еще свежим чуть морозным, щиплющим за щеки ветром. Шумела непокорными и пакостливыми водами река-Виида.
– Пробуду.
Загудели роем все и сразу – с облегчением, радостью, недоверием, счастьем.
Чудо случилось. Чудо продолжается.
День за днем шагая в неизвестность, мы забыли, когда вот так просто сидели, наслаждались, имели возможность расслабиться, передохнуть. Отломить кусочек жирного ароматного мяса, пожевать теплого хлеба, отведать слабой браги и незаметно захмелеть. А где хмель, там и шуточки.
– Слышь, я теперь буду называть ее «Гхерра», когда вернемся.
Тами, склонившись за спиной Белинды, шептала мне на ухо.
– Я тоже.
Мы, пьяные, прыскали со смеху.
– «О, Великая, не передашь ли мне соль? И примешь ли мои дары?»
– «И не задержишься ли в моей обители на часок-другой?»
– «Благослови меня, если корона не жмет…»
Молчание Белинды и застывшая на лице полуулыбка обещали надрать нам задницы.
* * *
Белинда
– Я хотела попросить вас: пусть те вещи, которые мне подарили, останутся у вас. Вы одарили меня главным – почтением. Это все, что имеет значение.
– Услышал Вас. Очень щедро, Гхерра, спасибо.
Она сама не знала, зачем зашла к нему, – наверное, просто так. Спросила, где живет Кулум, отыскала круглую бревенчатую избу и теперь с удивлением оглядывала ее изнутри. Похожую на купол, с очагом костра по центру, с воздуховодом, через который видно звезды (и не мерзнет?). Лавка в углу, шкуры, деревянные потертые столы, множество книг. Сухие травы в вязанках; широкие плетеные снегоступы и то, названия чему она не знала, – вероятно, курительные принадлежности шамана, его заклинательные амулеты, призывные барабаны. Диковинно.
Кулум сидел на лавке, набивал трубку. Ей бы идти, но он вдруг спросил:
– Вы покурите со мной трубку?
– Да.
Лин села рядом. И неожиданно для себя спросила:
– Вы же понимаете, что я не Гхерра?
Сама не знала, зачем сказала. Понимала – шаман не выдаст, даже если сознается. Но ответ ее удивил:
– Вы – ее посланница, поверьте, я знаю.
– Я…
– Гхерра всегда приходит к людям в образе отмеченного человека. Великого Воина, собранного, сбалансированного, уравновешенного. Все это в Вас есть.
– Отмеченного…
Повторила Белинда эхом и умолкла.
Кулум на ощупь выбирал табак помельче, аккуратно забивал в трубку, смотрел чуть заплывшим, но по-своему очень ясным взглядом мимо.
– Да, отмеченного. Можно Вашу руку? Пожалуйста.
И она протянула.
Он коснулся тыльной стороны ее ладони едва-едва, но вдруг белым вспыхнул и четко явил себя узор Миры. Она не видела его так давно. И выдохнула завороженно.
– Видите?
– Но то была… совсем другая Богиня… Способная любить и принимать мир таким, каков он есть. Без гнева.
– Верно.
Старик нисколько не смутился. Сунул в рот мундштук, потянулся за тлеющей деревяшкой, долго, со смаком раскуривал трубку. Затянулся лишь раз, протянул гостье – ее черед первый.
Она приняла трубку, как дар. Как когда-то от Мастера Шицу. И колыхнулся внутри дух далеких гор, качнулся вокруг образ Тин-До. Прекрасное ощущение, тягучее, очень родное. Она скучала по нему.
– Любовь – обратная сторона гнева. Его главный и ясный аспект.
«Все сложно, но это так. Как я говорю».
А хитрая вязь все светилась на ладони – Белинда не могла оторвать от нее взгляд. Ни разу не смогла вызвать ее самостоятельно, хоть пыталась не раз.
– Это и есть отметка. Знаете, я живу уже сто сорок два года и очень редко ошибаюсь. Просто поверьте мне на слово.
Кулуму верилось. Как здорово в далеких и незнакомых землях неожиданно ощутить себя дома. И вести этот неспешный разговор с мудрецом. Она съездит в Тин-До по возвращению. Поздоровается.
– Ваше воинское умение выше всяких оценок. Вас ведь учили Боги?
В каком-то роде.
– Мастера из мастеров, это верно.
– И мне не требуется этого видеть, чтобы чувствовать. На наших землях такие не рождаются, увы. Вы пришли издалека… Скажите, Вы помните то место, где родились?
– К сожалению, нет…
Она не знала, почему этот непонятный ответ так впечатлил старого шамана, но он почтенно притих. И в воздухе витало: «Все верно. Гхерра отмечает тех, кто до поры до времени не помнит себя».
Они курили молча; костер напротив чадил вверх. На деревню давно пала ночь; девчонкам выделили небольшой дом, снабдили чистым бельем, водой, купальными принадлежностями.
