Диковато?! Шизофрения – вот, пожалуй, самое точное название для происходящего. Возможно, она сама, в безумии и усталости, положила в тумбочку деньги с подарками, желая обрести вожделенные доказательства? Мозг не выдержал свалившегося горя, разум помутился… Нет! Она в силах буквально по минутам восстановить вчерашний день. Никаких провалов в памяти, кроме обморока. Молила о чуде, старуха?! Держи! Трогай! Неужели позволишь внуку тихо угаснуть на больничной койке, в окружении приборов и капельниц?!
Мария Отаровна Френкель, доктор медицины, зав. кафедрой анестезиологии Института неотложной хирургии, приняла решение.
В первую очередь необходимо найти этого Влада Снегиря. Попытаться объяснить ситуацию? Убедить провести несколько дней под соответствующими препаратами? Разумеется, она подберет самый безопасный «коктейль»… Нет. Писатель примет ее за сумасшедшую. И будет прав. Значит, остается другое. У нее есть дача, пустующая зимой. Дальше понадобятся помощники. Вернее, сообщники. Следует называть вещи своими именами.
Марии Отаровне было страшно. Но остановиться она уже не могла.
Костя Палий, друг Антона. Старше внука на три года. Служил в спецназе. Участвовал в боевых операциях. Крепкий, тренированный парень. Работает санитаром в хирургии. Она сама его туда устроила. Недавно узнала, что Костя «подсел» на морфий. Это плохо. Но… это дополнительный стимул. (Профессор Френкель вздрогнула. У врача – такие мысли?!) Костя согласится. Ради друга. А комплект «сэкономленных» ампул наверняка ускорит его согласие. Потом надо будет серьезно побеседовать с Костей, уговорить на курс лечения…
Потом!
Когда в институте вновь объявилась Леночка, Мария Отаровна поняла: это судьба.
Уговорить детей оказалось легко. Втроем они заперлись в ее кабинете, и Мария Отаровна сделала обоим инъекцию сомбревина. Себе не стала. Верила и так. Осталась наблюдать: она не имеет права рисковать чужими жизнями.
Господин Кничер оказался на высоте: Лена с Костей очнулись убежденными сторонниками операции по спасению. Разрабатывая план, старая женщина мучалась ощущением, что участвует в съемках дурацкого сериала про шпионов. Выяснить телефон писателя через справочное бюро, зная фамилию-имя-отчество, оказалось делом трех минут. Номер есть. Следующий звонок. Трубку взяла женщина. Говорил Костя. Представился журналистом, желающим взять интервью у Влада Снегиря. Вы его жена? Уехал? На конвент? Скоро вернется? Нам номер сдавать, хотелось бы успеть… В понедельник или во вторник? Обещал связаться? Можно будет вам еще перезвонить? Спасибо!
В воскресенье они знали: Владимир Сергеевич Чижик, он же Влад Снегирь, прибывает в понедельник утром, поездом в 7.40. Номера вагона жена не сказала, и это осложняло задачу. Леночка нашла в Интернете авторскую страничку писателя (Мария Отаровна крайне смутно представляла себе, что это значит), «скачала» и распечатала в трех экземплярах фотографию. Они с Костей очень постараются перехватить Снегиря-Чижика на перроне.
Карусель завертелась.
* * *
Коротко взвизгнув тормозами, у скамейки остановился грязно-стальной «жигуль» с плохо отрихтованной вмятиной на дверце. За рулем – Костя. Рядом – Леночка. А на заднем сиденье… Да, это он! Мария Отаровна помнила лицо писателя по черно-белой фотографии.
Они все отрепетировали заранее. Владимир Сергеевич? Ваша жена в больнице. Закрытый перелом ноги. Поскользнулась, упала… Хочет видеть вас. Очень просила встретить. Я там работаю, медбратом. У меня машина, я отвезу. Не волнуйтесь, у нас чудесные травматологи. По пути докторшу заберем… А Леночка якобы просто попросит подвезти – грех отказывать молоденькой красотке. Профессор Френкель смотрела на себя как бы со стороны: идет к машине, Костя распахивает дверцу, едва заметно кивает. Докторша с опытом, заслуживает доверия. Какие подозрения? Шутите?!
– Константин Федорович, опаздываете!
Условленная фраза. Вокруг – никого. Время! Леночка резко оборачивается, глядя в заднее стекло машины.
– Ой, что это?!
Пассажир заинтересованно вертится, всматриваясь в пустоту двора. Мария Отаровна садится близко-близко, прижимая правую руку мужчины к туловищу. Костя тянется шприцом, игла вонзается в основание шеи, над ключицей – благо шарфа на человеке нет, а воротник куртки расстегнут.
– Что вы… А?..
Поздно. Поршень уходит вперед до отказа.
Человек дергается раз, другой, обмякнув тюком тряпья. Глаза наливаются сном, лицо плывет восковой маской.
– Сивилла… Не подбирайте сивилл… по пути…
Все. Состав подействовал. Человек в полусне, он не может пошевелиться или сфокусировать взгляд, чтобы запомнить дорогу. Сумеречное состояние сознания. Окончательно заснет он только на даче, где все готово к приему «гостя»: смены постельного белья, одеяла, капельницы с питательными растворами, судно, шприцы, ампулы с основным «коктейлем», баллон с газом для АГВ, запас продуктов для Кости с Леночкой, собравшихся дежурить посменно…
Сама она примет наркоз одновременно с писателем: надо доставить этого человека к господину Кничеру. Место, где они появятся, известно: она уже «выходила» туда с дачи. И вообще, они с Кничером и Антоном успели составить схематичную карту соответствий.
– Поехали, Костя! Быстрее!
Все будет хорошо. Обязательно…
VII. Монолог скептика из пьесы «На земле и на башнях»
…И двинем вновь на штурм твоих ушей…
В. Шекспир
Что, принц, читаете?
Слова, слова, слова.
Мой милый принц! Мотивы для печали
Не в том, что ложь честна,
А правда не права —
Они в другом.
Что слова нет в начале
И нет в конце.
Поймите, милый принц, —
Ваш дядя Клавдий правил очень долго,
В величии супружеского долга
Жену Гертруду подсадив на шприц
Во избежанье ревности и сплетен.
И результат был хорошо заметен.
Полоний выжил – умница-хирург
Зашил дыру. В наш век пенициллина
Жизнь подлецов бывает слишком длинной,
И бравый плут вернулся ко двору,
Дабы довесть до брачного матраса
Офелию и зятя Фортинбраса.
Лаэрт, неукротимый датский тигр,
Стал чемпионом Олимпийских игр,
Фехтуя на отравленных рапирах,
Но запил, чем и посрамил Шекспира,
Скончавшись от цирроза. Вы же, принц,
Мой бедный гений, мой безумный Гамлет,
Отправились во тьму вперед ногами,
Меняя журавля на горсть синиц,
Надеясь обрести уютный дворик,
Где ждет любимца-принца бедный Йорик, —
И то, что вас подняли на помост,
Как воина, четыре капитана,
