– Именно этим я в тебе и восхищаюсь, Бертик. То мужество, с которым ты боролся, например, с алкоголизмом и победил. В глубине души ты по-настоящему религиозный человек.
– Стоп-стоп, Мими! Мне хочется выпить.
– Что-что?
– Я несу чушь, Мими, полную чушь.
ХУК-ВАН-ХОЛЛАНД. Из всех окон лился свет, ведь война закончилась. Уличные фонари ярко горели.
И снова плотная толпа не давала машинам двигаться быстро. Все время приходилось останавливаться, и Альберехт высовывал левую руку из окна, чтобы смахнуть пепел с лобового стекла.
Мысли его блуждали. Сколько еще продлится война? Сколько он проживет с Мими в Англии? И она что, изо дня в день будет вот так разглагольствовать? Или, оказавшись наконец-то на той стороне Северного моря, они потеряют друг друга из виду? Это было бы лучше всего. Им овладела странная фантазия. А вдруг сейчас, когда они доберутся до причала, окажется, что пять дней назад грузовое судно, на котором была Сиси, по той или иной причине не смогло выйти в море. Все дни войны оно так и стояло у причала, а Сиси в смертельном страхе оставалась на борту. Не знала, что делать. Пыталась ему позвонить, но телефоны не работали. Боялась заговорить из-за своего немецкого акцента. Но теперь судно наконец могло отплыть. И, пока Сиси, стоя у перил, будет им махать, они в последний момент успеют взбежать по трапу.
Но у причала, где пять дней назад стоял корабль Сиси, было пусто. Рядом еще продолжал дымиться, уткнувшись носом в берег, сгоревший эсминец.
Недалеко от берега дрейфовал английский крейсер, время от времени луч его прожектора скользил по переднему ряду домов.
Люди теснились около автомобиля Эрика: все почему-то думали, что это едут первые немцы. Но, растолкав других и подойдя ближе, видели, что ошибались, и, разочарованные, отходили.
– Мы едем медленнее, чем если бы шли пешком, – сказала Мими. – Ну отойдите же вы все в сторону, ну нет в нас ничего особенного!
Гудеть Альберехт не решался.
Навстречу шли нидерландские солдаты без оружия, с непокрытой головой, в расстегнутых гимнастерках; они шли длинной колонной, некоторые под руку, они пританцовывали и так веселились, как будто выиграли войну. У воды толпились мужчины, женщины и дети в надежде сесть на какое-нибудь рыболовецкое судно, которых в гавани осталось уже совсем мало. Толпу сдерживала полиция.
Дядя Герланд жил в крошечном домишке, всего с одним окном. Рама была поднята, а высовывавшийся на улицу толстяк и оказался дядей. В комнате у него за спиной под потолком горела яркая лампа.
Дядя сидел, положив скрещенные руки на подоконник, и наблюдал за суматохой на улице. Когда перед его домом остановились шикарный «дюзенберг» и маленький «рено», он надвинул кепку на лоб и почесал в затылке.
Герланд вышла первой, и хотя Эрик, Альберехт и Мими вылезли не сразу, они отчетливо слышали, как она сказала:
– Привет, дядя, вот и мы. Во сколько отплываем?
Альберехт и Мими сначала подошли к Эрику, а потом все втроем приблизились к Герланд и встали рядом, чуть позади нее.
– У твоего нынешнего друга шикарное авто, ничего не скажешь, – произнес дядя.
Эрик шагнул к окну и протянул дяде руку.
– Значит, вы и есть дядя Герланд? Моя фамилия Лосекат.
– Ничего не скажешь, – повторил дядя, не обращая внимания на протянутую руку Эрика, – шикарное авто. Хорошая вещь.
Теперь Герланд представила дяде своих спутников:
– Это менейр Лосекат, дядя, а это мефрау Лосекат, а вот это менейр Альберехт.
– Всем добрый вечер, – сказал дядя, – добрый вечер.
Мими с Альберехтом в ответ кивнули. У Альберехта пересохло во рту.
– Бежим от фрицев? – спросил дядя.
Он и не подумал подать им руку. Подоконник, на который дядя опирался, был довольно-таки низкий, поэтому одну ногу он держал согнутой, а вторую вытянутой назад. Если бы подоконник вдруг сломался, дядя полетел бы на улицу, как ядро из пушки.
– Может быть, обсудим это в доме, дядя?
– Можешь обсуждать, что хочешь, но мне обсуждать нечего.
– Ну что ты, дядя. Ну пожалуйста. Что-то случилось?
– Сегодня я никуда не поплыву, милочка. Да и завтра тоже. Я уже ученый.
– Но вы не можете бросить нас в беде, – сказал Эрик, – Вы же не хотите, чтобы мы попали в руки немцам?
– Поступайте, как знаете. Я здесь ни при чем. Хоть соловьем заливайся, а я в море не выйду.
– Как это? Вы ведь обещали?
– Я в море не пойду.
Если бы дядю не было видно, можно было бы подумать, что этот высокий гнусавый голос принадлежит какой-нибудь упрямой бой-бабе. Но дядя был отлично виден и непреклонен.
– Ну что вы, – сказал Эрик, – для начала мы отдаем вам эти два автомобиля.
– И что мне с ними делать, когда меня будут есть рыбы на дне моря?
– Не надо так мрачно, – начал Альберехт, – немцы тоже устали от войны, их пока нигде не видно. К тому же у нас есть деньги.
– Вы же вчера обещали, – тихо сказала Герланд; на лице Греты Гарбо появилось каменное выражение. – Неужели вы струсили?
– Наглостью меня не возьмешь, детка, – ответил дядя, – наглых девчонок дядя не любит.
Альберехт вытащил бумажник и достал оттуда три купюры по сотне гульденов, полученные от Бёмера. Снова убрал бумажник в карман, знак того, что не собирается класть деньги обратно.
– Эта война, – сказал дядя, – продлится еще пять лет. Мы с женой не проживем пять лет на триста гульденов.
– Конечно, – сказал его Эрик, – это все понимают.
Эрик сделал шаг вперед и достал из внутреннего кармана толстый конверт.
– Именно поэтому, – продолжал Эрик, – и прошу вас пустить нас в дом, чтобы вы сами пересчитали.
Дядя причмокнул губами и плюнул: коричневая струйка слюны, тонкая и длинная, как нитка, приземлилась на мостовую точно между Эриком и Герланд.
Эрик открыл конверт. Он покраснел до ушей, когда достал толстую стопку банкнот по тысяче гульденов и показал ее дяде.
Дядя не проронил ни слова.
– Здесь двадцать купюр по тысяче гульденов. Все еще мало? – спросил Эрик почти угрожающим тоном.
– Эрик! – воскликнула Мими.
– Дело хорошее, – хмыкнул дядя, – в жизни столько не видал. Веришь?
– Зачем тянуть кота за хвост? Пересчитайте.
Эрик положил левую руку на руку дяди и держал конверт прямо у него перед носом.
– Даже ежели они настоящие, – сказал дядя, – даже если настоящие, то завтра сгодятся только, чтобы зад подтереть.
Эрик, держа конверт в правой руке, на миг обернулся, потом доверительно поставил локоть левой на дядин подоконник.
