Дух мой переполняла грусть. Я наблюдал за тем, как в этом человеке пробуждалось языческое безразличие вместо благодарности Господу, который до сих пор берег его столь чудесным образом. Хранил его тайну и избавлял от личной встречи с его жертвами – приемными родителями девочки Лейковичами.
Вместо смирения и благодарности я начал замечать в нем роптание на Господа Бога и весь миропорядок. Получается, думал он про себя, что все потаенное в моей жизни выходит наружу, что все решения, принятые на основе долгих размышлений в надежде поступить правильно, были не более чем фарсом, всегда, всегда. И цена им всем ноль без палочки. Потому что свою судьбу творю не я сам, а ход событий.
– Ход событий? – сказал я. – Но кто же, как не ты сам, решил не признаваться в совершенном наезде?
«Но разве же я задавил ее нарочно?»
– Все происходит так, как происходит, из-за твоих поступков после происшествия.
«Результаты моих поступков никоим образом не соотносятся с приложенными усилиями и намерениями», – жаловался он.
– Черт побери, – произнес он вслух.
– Что-то случилось, милый? – спросила Мими необычно глухим голосом.
– Да нет, ничего.
– Прости, Бертик, что я сказала «милый», но мне кажется не случайным, что в этот страшный час мы с тобой оказались рядом. Я не имею в виду ничего особенного, честное слово. Но мне это кажется знаком; свыше, что в свое время нам не надо было расставаться.
– Знаком свыше? Ох, Мими, там, выше, нет никого, кто подавал бы нам знаки. Перст судьбы и все прочее в этом духе выдумали сами люди, это наши собственные персты, которыми мы плоховато умеем пользоваться, потому что, так сказать, не научились играть на рояле. То, что ты называешь знаком свыше, можно было бы считать знаком, если бы я думал так же, как ты. Но я думаю о наших отношениях ровно то же самое, что думал все годы, прошедшие после вашей свадьбы с Эриком. Прости. Я ценю в тебе доброго друга, но не мог бы сделать тебя счастливой, особенно сейчас. Я не смог сделать счастливой ни одну женщину и, думаю, так будет еще очень долго.
Мими ничего не ответила. Уже так стемнело и они настолько приблизились к Роттердаму, что отсвет пожара окрашивал их лица в красный цвет. В воздухе роились частички пепла, местами образуя целые облака, и от сильного запаха горящей древесины они закрыли окна. Картина, которую они видели через лобовое стекло, становилась все более размытой из-за осевших на стекло частиц пепла и пыли.
На траве вдоль дороги лежало много людей, наблюдавших за пожаром. Некоторые пришли и приехали сюда только ради того, чтобы поглазеть. У других были с собой чемоданы, одеяла, подушки, картины, швейные машинки, горы домашнего скарба, который они прихватили, убегая от разрушений, но не смогли увезти дальше и потому сложили на обочине. У края дороги стоял ребенок, державший в руках круглый аквариум, полный золотых рыбок, и звал маму. Были и собаки. И даже ничейные кошки.
– Прости, что я несу такую чушь, – сказала Мими, – но у меня в голове роится столько мыслей. Пожалуйста, не сердись, что изливаю тебе душу. Не относись к моим словам всерьез, Бертик.
– Если тебе от этого легче, то говори, сколько хочешь. Я тебе завидую. Я бы даже священнику на исповеди не смог рассказать, о чем на самом деле думаю.
– Очень надеюсь, что Алевейн с Трюди смогут помочь Лейковичам.
– Я тоже надеюсь.
– О Господи, Бертик, если они так и будут сидеть дома и за ними придут немцы, они даже не смогут объяснить, что у них жила девочка и что им надо ее дождаться. Они даже не смогут просто рассказать об этом.
Мими прижала руки к лицу и громко заплакала.
– Эта их девочка, – плакала она, – я уверена, что она просто заблудилась и ищет дорогу домой, она придет домой и тут окажется, что немцы уже убили стариков! Убили стариков!
– Нет, Мими, девочка наверняка не заблудилась, поверь мне, этого не может быть, ведь прошло столько времени. Девочка попала под машину или погибла как-то еще, но она точно не ходит и не ищет дорогу домой.
Они доехали до того отрезка пути, где людей и транспорта было меньше. Здесь можно было прибавить скорость, что Эрик и сделал. Альберехт полностью выжал сцепление, чтобы не отстать, и его машинка начала вибрировать.
– Берт, – сказала Мими, – мне вдруг стало так страшно.
– Чего ты боишься? Худшее уже позади. Еще несколько минут – и мы в Хук-ван-Холланде.
– Вдруг немцы гонятся за нами.
Не рассчитывая увидеть что-либо, что подтвердило бы ее опасения, Альберехт посмотрел в зеркальце заднего вида.
– Я ничего не вижу. За нами не гонятся.
– Они догонят нас прежде, чем мы успеем подняться по трапу.
– У нас нет никаких оснований думать о погоне.
– Невозможно себе представить, что после капитуляции нашей армии они позволят кому-то бежать. Ведь теперь они могут делать, что хотят? Послать свои машины на побережье? Поднимать в воздух свои самолеты и бомбить все корабли, которые попадаются им на глаза?
– Такое вполне может быть.
– Мне кажется, что спасаться бегством недостойно. Я всю жизнь боялась, что меня застукают на том, что мне страшно. Я никогда не пряталась. Думала: если от страха спрячусь и меня найдут, я умру со стыда, скажу, лучше прикончите меня сразу.
– Откуда ты знаешь? С тобой что-то в таком духе случалось?
– Ох, Берт, до чего же все смешно и отвратительно. Я как человек так мало значу. Почему я стремлюсь в безопасное место, когда другие остаются? Если меня убьют, невелика будет потеря.
– А я? – спросил он. – Велика ли будет потеря в моем случае?
– То-то и оно. Мы должны уступить наши места в корабле людям, которые этого больше заслуживают, чем мы.
– Где мы их найдем?
– Именно оттого, что их нигде не найти, я сомневаюсь в реальности жизненных ценностей.
– Мы честно приложили все усилия, чтобы найти Лейковичей.
– Если лучшие люди не берут верх над сволочами или не живут дольше прочих, то чего стоит этот мир?
– Ты сейчас говоришь совсем как Лина.
– Нет-нет, что ты, – запротестовала Мими, – я говорю не о гениях. А просто о хороших людях, людях с чувством солидарности.
Он не знал, что ей ответить, пока я ему не подсказал: одному Богу известно, какие люди по-настоящему хорошие. Поэтому все смертные, живущие на земле, должны жить как можно более праведно в ожидании Страшного Суда.
– Каждый человек должен стараться прожить свою жизнь как следует, чтобы потом не оказалось, что ты был недостоин этой чести, – сказал Альберехт и сам испугался, как приторно-сладко прозвучали его слова, но не попытался пояснить свое несколько смутное высказывание.
Но Мими ответила:
