Эрик, до сих пор говоривший с ними через окошко в согнутом положении, теперь выпрямился.
– Герланд идет обратно.
Мими с Альберехтом невольно посмотрели вправо, но ничего не увидели из-за кустов.
– Герланд одна, – сказал Эрик. – Вот видите, они отказались.
И пошел навстречу Герланд.
– Это ужасно, – сказала Мими, – это самое ужасное, что только можно себе представить. Они ни за что на свете не уедут без девочки, ни за что.
– При том что девочки скорее всего нет в живых.
– Ты так думаешь?
– В последние дни с маленькой девочкой могло произойти все, что угодно…
Он почувствовал, как лоб у него покрывается крупными каплями пота, и мне пришлось шепнуть ему на ухо пару слов.
– Прямо невероятное совпадение, – сказал он почти мечтательно, – что она исчезла в тот самый день, когда на нас напали немцы. Точнее, в тот самый день, когда уехала Сиси. Эти события вполне могут быть взаимосвязаны.
– Что ты хочешь сказать?
– Ох, Мими, я ничего не могу сказать такого, что могло бы помочь этим людям. Но единственный способ уговорить их поехать с нами – это, по-моему, убедить их, что девочка уже в Англии. Эрик прав.
Он увидел Эрика с Герланд, появившихся из кустов, и вышел из машины. С глубоким вздохом выпрямился. Глядя поверх машин и кустов, он увидел кусочек красной кирпичной стены. Увидел высокую трубу молокозавода, сейчас без дыма. Кроме Эрика с Герланд, во всей округе не было ни души. Не было и приемных родителей девочки, незнакомцев, которые могли бы узнать его машину. Которые могли бы про себя подумать – а то и сказать вслух: «Какое совпадение! Точно такая же машина с желтыми колесами стояла точно на этом же месте через несколько секунд после того, как Оттла пошла опускать письмо. Как странно! Скажите пожалуйста, менейр, может быть, вы и сами были где-то поблизости?»
… Точно такой же господин, только тогда он был в резиновом плаще и шляпе.
Эрик взял его за локоть.
– Берт, их нет дома.
– Я позвонила в дверь, – сказала Герланд, – постучалась во все окна, но они не открывают. Заглянула внутрь, но там ни малейшего движения.
– И в магазин они тоже не могли пойти, иностранцам запрещено выходить из дома, они ведь об этом знали? – спросил Альберехт.
– Но трудно поверить, что они действительно все эти дни безвылазно сидели дома, – сказал Эрик.
– Почему же, – сказала Герланд, – они наверняка побоялись бы выйти из дому, если это запрещено.
– Но теперь, после капитуляции, они, может быть, решили, что уже можно немножко прогуляться, – сказал Альберехт. – Тут так безлюдно.
– Что ж такое, – размышляла вслух Герланд, – но в любом случае времени у нас мало.
Она поднесла к глазам руку с малюсенькими часиками на золотом, с брильянтами, браслете. Поднесла близко-близко, из чего следовала, что она близорука.
– В любом случае сегодня вечером к ним заедут Алевейн с Трюди, – произнес Эрик, – так что нельзя сказать, что они полностью забыты Богом и людьми.
– Они в любом случае не согласились бы поехать с нами, – добавил Альберехт.
– Понимаешь, Берт, если они услышат, что мы с Мими… понимаешь, с тех пор, как они переехали в Нидерланды, именно мы были главные, кто им помогал. И если мы уедем, не попрощавшись, это очень-очень нехорошо.
– Все равно придется, ничего не поделаешь.
– Дядя Якоб, он такой… – сказала Герланд мрачно.
– Черт побери, – сказал Эрик, – черт побери! Идемте их искать!
Герланд сказала:
– Но дядя Якоб может уплыть без нас. Рисковать нельзя. Просто нельзя.
– Давайте медленно проедем по всему Марельскому проезду. Если они пошли на прогулку, мы их скорее всего встретим.
– Хорошо, – сказал Альберехт, – нам в любом случае надо проехать по нему до конца, чтобы вернуться на дорогу в Хук-ван-Холланд.
Справа мимо окошка его машины скользили густые кусты. Где здесь лежала девочка? За каким именно кустом? Удивительно, что ее до сих пор там не нашли. Как будто его охраняют какие-то высшие силы.
Хотя ехали они очень медленно, на второй передаче, то место уже явно миновали. Место, где это произошло, место, где до сих пор лежала девочка. Всё те же кусты, и не видно ничего особенного.
Слева столбики с колючей проволокой. Там, на дальнем краю пастбища, у самой мельницы, по-прежнему стояла лошадь. Единственный свидетель. Она паслась. Паслась, как тогда. Ей не было никакого дела до происходящего на дороге, в точности, как тогда.
Мими сказала:
– Уверена, что мы их увидим, если они где-то тут гуляют. Местность такая плоская и открытая, их невозможно пропустить.
Альберехт ничего не ответил.
Доехав до конца проезда, он подумал, что Эрик снова остановится, чтобы обсудить дальнейшие действия, но Герланд приблизила лицо к мутному слюдяному окошку, помотала головой и сделала знак рукой: едем дальше. Значит, она добилась этого от Эрика. Эрик повернул влево, Альберехт за ним, и оба прибавили скорость. Загадки, облако неведения.
Загадка, куда подевались Лейковичи. Он об этом никогда не узнает. Завтра он будет в Англии.
Почему Лейковича с женой не было дома, когда они за ними приехали? «Это меня спас мой ангел-хранитель», – сказал Альберехт сам себе.
– Тебя-то спас, – сказал черт, – тебя-то спас! А для Лейковичей уехать или остаться – вопрос жизни и смерти, но оттого что ты задавил их приемную дочку, они остались, хотя палачи уже на подходе. Если бы девочка не погибла, Эрик смог бы заранее подготовить их к возможному отъезду.
Загадка. Почему никто до сих пор не нашел тело девочки в разрушенном подвале? Это было бы не так уж трудно, у самой дороги.
Лучше бы уж Лейковичи знали, что найти девочку нет ни малейшей надежды.
Что может быть более жестоким?
«О Боже, – подумал Альберехт, – если бы они оказались дома и сказали бы: нет, мы не может отправиться с вами в путь, нам надо дождаться Оттлы. Мы уверены, что она жива. Что с ней будет, если мы бесследно исчезнем, а в стране кишмя кишит немцами?
Смог бы я промолчать?»
Фантазии, леденящие кровь. Высшие силы опять были милостивы к нему, помогли ему избежать встречи с этими людьми. Он чувствовал, как по спине струится пот, а ягодицы прилипли к водительскому сиденью.
По мере приближения к Роттердаму синее небо становилось все более черным, а огненное зарево все ярче.
«Нет, – подумал он, – я не смог бы промолчать. Я признался бы в содеянном и сказал бы: я виноват, но ничего уже не могу изменить. От того, что вы здесь останетесь, девочка все равно не вернется. Это невыразимо грустно, это чудовищно, но поймите: в Польше, в Норвегии и здесь тысячи мертвецов лежат и разлагаются в канавах или под обломками домов. Что случилось, то случилось, и избежать этого было невозможно».
