– Он врет, – сказал я, – он, как всегда, врет. Не слушай его, неблагодарный. Мне наконец-то почти удалось отправить тебя в Англию, Господь внял твоей молитве, а ты вдруг вздумал слушать черта? Отдай ключи и отправляйся в Англию воевать за свою родину.
Он дошел до двери Лининого дома и позвонил. Плющ так густо увивал вход в дом, что осталась свободна только покрашенная белой краской дверь.
Он слышал, как в доме прозвенел звонок, но дверь никто не открыл. Что делать? Просто бросить ключи в почтовый ящик? Лина и так поймет, что это за ключи, может быть, через несколько дней, но это же неважно. А если не поймет, что с того? Ей объяснит служанка Мими. Не исключено, что уже завтра этот дом сгорит, вообще все дома сгорят. Зачем терять время?
«Так, все понятно, – сказал он себе. – Пусть во всей стране бушуют пожары, я не должен поддаваться хаосу. Бросить ключи в почтовый ящик – это капитуляция перед сумятицей, не этому меня учили в детстве… Ах, в Бога душу мать, все наоборот, я всегда сопротивлялся кавардаку именно потому, что у меня такая сумбурная мать». Альберехт нажал на ручку двери, и дверь открылась. Он вошел в дом и снял шляпу.
В холле было довольно темно. Фрисские часы с маятником, которых он не видел, но узнал по звуку, отсчитывали молоточками секунды. Секунды, казавшиеся минутами.
– Лина!
В комнатах, куда он заглядывал, проходя мимо, тоже было темно. Потолки с тяжелыми балками, мебель из темного дуба, подоконники, уставленные комнатными растениями, загораживавшими свет.
– Лина!
Лины нигде не было. Надо посмотреть на верхнем этаже. Альберехт начал подниматься по лестнице, покрытой таким толстым персидским ковром, что он топорщился бугром на ступеньках. Тиканье часов словно подгоняло его. В тот момент, когда его голова оказалась вровень с полом верхнего этажа, неожиданно возникла Лина, явно вышедшая из ванной комнаты, окутанная облаком пара. В ярко-желтом халате, который она придерживала локтем на животе. Лучше всего он видел ее босые ноги, что шли к нему и остановились в метре от его рта. Ногти на ногах были покрыты красным лаком. Он заметил, что на руках у нее тоже появился красный маникюр. Она явно покрасила ногти только что, потому что днем Альберехт ничего подобного не заметил.
Все эти мысли пронеслись в голове, пока он поднимался по последним ступенькам лестницы и в конце концов оказался на одном с Линой уровне. Поднял вверх ключи, которые все это время держал в правой руке, и сказал:
– Эрик попросил меня передать тебе ключи от их дома. Мы попытаемся добраться до Англии.
Лина ничего не ответила, только смотрела широко открытыми глазами.
– Ты ведь знаешь, – сказал Альберехт, – что наша армия капитулировала? Все кончено. Мы проиграли войну. Эрик с Мими уезжают.
– Проиграли войну? Но это же не навсегда. Войну проиграли, но остались живы.
– Ты согласна держать у себя ключи? А делать ничего не надо. Мы уезжаем.
– Мы – это кто? Ты тоже едешь?
Она приложила к халату на животе левую руку, чтобы правую протянуть за ключами.
Он кивнул, заметил, что от обиды и злости у нее на глаза навернулись слезы, и отдал ей ключи.
Принимая ключи, она одновременно схватила его за руку и притянула к себе. Обняла обеими руками и поцеловала в губы. Он не понимал, что происходит, и отчетливее всего чувствовал прикосновение теплого металла к шее сзади.
«Я тебе все-таки нравлюсь?» – чуть не спросил он. Но одумался. Промолчал. Надеясь, что его мысль передастся ей прямиком через соприкосновение их языков. С трудом проглотил мятную пастилку. Ее халат наполовину распахнулся, полы были зажаты между их телами. Он положил правую руку на ее голое бедро и провел по телу вверх, до спины. В левой руке он держал шляпу и потому не мог ее использовать. Но Лина вдруг отпустила его и отступила на шаг. Купальный халат распахнулся, и он увидел всё: ее груди, более белые, чем шея и верхняя часть туловища, ее глубоко спрятанный пупок, светлые волосы на лобке и благородные бедра.
– Уходи скорее, – сказала она, – а то они уедут без тебя.
Потом повернулась к нему спиной, побежала обратно в ванную комнату, халат при этом взметнулся вверх, но не очень высоко. Дверь за ней захлопнулась с громким стуком.
Сколько разных смыслов могло скрываться в этом стуке! Он мог означать гнев, огорчение, отчаяние.
Все эти варианты пронеслись, тесня друг друга, в голове у Альберехта.
Гнев: она разгневана, потому что он не сказал «никуда я не поеду, останусь с тобой».
Огорчение, потому что выяснилось, что их недавняя антипатия была недоразумением. Ах, если бы она при встрече несколько часов назад была с ним поприветливее, когда он – она-то знать ни о чем не знала – еще не принял решения уехать вместе с Эриком и Мими!
Отчаяние: ну а как она себе это представляла? Что он изменит свое решение, оттого что она разок распахнула халат? Что он подбежит к окну и крикнет Эрику с Мими: вы езжайте, а я остаюсь?
Когда он дошел до холла, я ему шепнул:
– Безумец! Это плохая женщина. Она тебя презирает и лишь на мгновение забыла о стыдливости, чтобы ты теперь кусал себе локти при мысли об упущенной возможности, а не потому, что тебя любит.
– Безумец! – язвительно повторил мое слово черт. – Правильно сказано! Сейчас ты выйдешь на улицу и увидишь, что Эрик с Мими и Герланд уехали, уж и след простыл. Они наверняка рассчитывали, что ты останешься у Лины. Они ее знают давным-давно. Иначе почему Эрик не отнес ключи сам?
Альберехт разжевал мятную пастилку и закрыл за собой дверь. Эрик уже выехал на проезжую часть, но машина стояла в бесконечном заторе. Герланд сидела на сиденье рядом с водительским креслом и курила. Мими ждала Альберехта около машины под сливой. Он побежал к ней бегом, а черт тем временем шептал ему ужасные вещи:
– Все, пути назад нет… Мими рассчитывает на тебя. Ты спасешь ее от позора, потому что Эрик едет в машине с Герланд. А ты ведь предпочел бы остаться с Линой, не правда ли? Это многообещающая женщина. Что может быть слаще, чем любовь в атмосфере трагедии и катастрофы? Можно ли вообразить более благоприятную для повышения потенции обстановку, чем эта изумительная нагая солнцепоклонница на большой кровати в темной вилле… Весенняя ночь… В открытое окно дышит ароматом зеленая листва. Воздух вот-вот станет знойным… Полстраны объято пламенем. Кровь струится в жилах, кровь течет по мостовой… Возможно, немцы уже начали резню. Люди в отчаянии устремляются к морю, надеясь на спасение. А ты… Ты остался с Линой в доме, увитом плющом… Вот-вот засвищут соловьи…
Но нет. Кто тебя ждет? Неумолимо? Твоя бывшая невеста. Женщина, с которой ты уже десять лет назад не мог быть счастлив…
Ничего не поделаешь. Ты слишком слабохарактерный, чтобы послать ее в болото.
Войдя в сад, Альберехт еще раз обернулся: стоит ли Эрик на том же месте, сидит ли рядом с ним Герланд? Или они под шумок смылись?
