– Билетов нет, – равнодушно ответила кассирша и захлопнула передо мной окошко.
Глава 6
Отчего болеть голове…
Дома вместо валерьянки для сердца или, на худой конец, рассольчика для головы меня на автоответчике ждала уйма сообщений.
Самой важной посчитал настоятельную просьбу некоего Вениамина Витальевича срочно связаться с ним по поводу какого-то заманчивого журналистского предложения. Из заметных публикаций последнего времени у меня вышли лишь материалы о Зарембе, и если именно они понравились незнакомцу, то я готов был к дальнейшему сотрудничеству.
Вениамин Витальевич откликнулся сразу, словно после своего сообщения не отходил от телефона.
– Здравствуйте, здравствуйте, – вне сомнения, закивал он мне на другом конце провода: настолько был любезен голос. – Мы бы могли с вами встретиться?
А чтобы я не отказал или не перенес встречу на неопределенное время, тут же сам и предложил:
– Если я закажу сегодня на ужин столик у вас, в Доме журналистов?
После пьянки в поезде даже косвенное упоминание о выпивке вызывало отвращение, и я попросил:
– Без столика. Лучше попьем внизу кофе, его там готовят на песке.
– Я знаю, – выдал себя с головой Вениамин Витальевич: значит, место встречи выбирал заранее. Настолько важен разговор?
Сдержался, чтобы не поинтересоваться заранее о его содержании. При найме на работу важно выглядеть респектабельным, а суетливость под эту категорию не подпадает. Все скажут сами. Вернее, попросят о чем-то, потому как незнакомых людей с такой настойчивостью затягивают на рюмку водки только по большой личной нужде. А поскольку за моей спиной никаких капиталов и связей, то заинтересоваться могли лишь моим пером и мозгами. Не за горами выборы в Госдуму, так что скорее всего попросят написать о ком-либо рекламный панегирик. Ради нескольких строчек в прессе кандидаты готовы отваливать небывалые суммы. Поторгуемся, тем паче, поездка к Тане вымела весь загашник.
За дверью словно кто-то дожидался, когда положу трубку, – настойчиво позвонили. Приятно подивился: Москва без меня, оказывается, не могла существовать, и утверждение Тани, будто у меня нет друзей, – лишь ее воображение. Даже не очень удивился незнакомому капитану, который пристально смотрел с лестничной площадки в дверной глазок. Раз погоны на плечах, значит – свой.
– Я вас слушаю.
Меня назвали по имени-отчеству, а когда прозвучала фамилия Зарембы, я буквально перетащил гостя через порог.
– Он жив? Где сейчас?
Капитана, похоже, удовлетворила моя бурная реакция. Он прошел в квартиру, хозяйски оглядел ее. Убедившись, что посторонних нет, счел возможным продолжить разговор:
– Он у меня. Просил разыскать вас. Телефон, как оказалось, вы поменяли, поэтому пришлось повозиться со списками избирателей.
– А он сам…
– Приболел. Увидеть хотите?
– Конечно. Это далеко? К вечеру успею обернуться? А то у меня встреча…
– Успеете.
Замолчал, предлагая как бы не терять больше время. А мне собраться – поменять тапочки на туфли.
В пути говорили мало, скорее всего до конца не доверяя друг другу. Имя Зарембы несло в себе тайну, соприкосновение с которой требовало от нас, людей военных, уважения и почтения. Это тем более предполагалось чтить, потому что не вызывало сомнений: у подполковника что-то случилось. Спецназовский комбриг не из тех, кто посылает нарочных по причине своего чванства.
Предположение усилилось, когда по выходу из метро «Фрунзенская» капитан начал поглядывать по сторонам. Оправдывая нервозность, счел нужным сообщить:
– Лишние глаза нам ни к чему.
Я сдержанно улыбнулся: как же, раскроются они дилетантам, эти лишние глаза. Если по следу идут профессионалы, шею утруждать бесполезно, врага за спиной все равно не распознаешь. Уверенность в этом приобрел благодаря Зарембе, когда после его отлета меня вроде самого «вели» от аэропорта до метро. Тогда и решил поближе познакомиться с «наружкой», уговорив на интервью одного отставного «топтуна». И вот уж он рассказал о цирке, который творится вокруг объекта слежки. Тут на арену выходят и пьяницы, в нужный момент цедящие водку прямо из горла, и увешанные шлангами сантехники, и влюбленные парочки, и милиционеры, и старушки с авоськами.
Мой герой славился тем, что мог один в один копировать пораженного церебральным параличом больного, благо обучился этому в детстве в коммунальной квартире у друга-инвалида. Он столь искусно скрючивался, волочил ноги и мотал головой, пуская слюни, что никто вовек бы не догадался – и не догадывался! – что перед ними капитан госбезопасности из негласного наружного наблюдения. Однажды таким образом проехал в одном лифте с нужными людьми и «взял» их разговор…
Капитан о подобных тонкостях НН – негласного наблюдения, не ведал, и около одного из подъездов военного общежития конспиративно процедил:
– Поднимайся здесь в тридцать третий номер.
Сам – наивный, но гордый от собственной осторожности, пошел дальше.
В тридцать третий так в тридцать третий. Около нужной двери с небрежно намалеванными белой краской цифрами все же постоял пару минут, оглядывая сумрачный пустой коридор. Но на большее терпения не хватило и постучал.
Открыл мне очередной капитан – на сей раз танкист. Эмблемы со времен верховодства Паши Грачева над вооруженными силами стали делать настолько аляписто и невзрачно, что и с двух шагов не определишь род войск, все кажутся стройбатом. Но здесь под наброшенным на плечи кителем голубела родная тельняшка, и я смело прошел сначала в общую прихожую, а потом и в левую комнату-распашонку.
Заремба лежал на солдатской кровати с перебинтованной головой. Может, и не он вовсе глядел сквозь белую амбразуру, возведенную около глаз раненого, но если, повторюсь, он сам не смог явиться ко мне, если привели в комнату, а там раненый – значит, это подполковник.
Поведение танкиста-сиделки тревоги по поводу его состояния не вызывало, тем более что раненого не увезли в госпиталь, и я постарался тоже как можно беззаботнее поднять в приветствии руку:
– Привет пропащим. Надеюсь, это не самое худшее состояние, которое могло быть.
Юмор оценили: в ответ еле заметно пошевелили рукой под одеялом. Можно было скрывать тревогу дальше:
– Надо было все же взять меня с собой.
– Это его уже здесь. Неделю назад, – поставил все на рельсы сегодняшнего дня капитан.
Вот те на! Значит, мой провожатый оглядывался не зря? В какую кучу дерьма я сейчас вляпаюсь? Журналистский нюх способен, конечно, учуять новый «Женский пляж», но требовалось не забывать, что на последних полосах газет печатаются и некрологи. Это может коснуться и меня, любимого, если залезу слишком глубоко в проблемы, которыми занимался подполковник. И результатами разрешения которых, судя по проломленному черепу, кто-то остался весьма недоволен. А профессионала убийцу за спиной и в самом деле усмотреть практически невозможно. Тем более что они не обязательно находятся сзади.
