Фортунатовы занимали одну половину еще необжитого брусового дома. Окна на их стороне желто светились сквозь толстый слой наледи. Славка вскарабкался на высокую завалинку, попытался заглянуть в окно, но не нашел и малой щелки. За обмороженными стеклами, глухо, как из подполья, доносились голоса. И вроде один был схож с папы Митиным.
Он спрыгнул на снег и сунулся к калитке – она была незаперта, болталась на одном гвозде. От нее к крыльцу вела глубокая тропинка. Славка медленно шел по ней и дивился на беспорядок: двор был нечищен, один угол залит помоями, а в другом громоздилась куча мерзлых коровьих лепех пополам с соломой. Свет с веранды выказывал загаженный двор всей деревне напоказ. Потоптавшись у крыльца, он собрался было повернуть назад – не мог в таком доме гостить его отец, нечего и думать…
Но тут распахнулась дверь, и на веранду вывалилась растрепанная тетка. Придерживаясь за ступеньки рукой, спустилась на землю, выпрямилась, пошатнулась и уткнула в него мутный взгляд. У Славки по спине побежали мурашки.
– А ты что тут делаешь, марш домой! – хрипло сказала она, тут же забыла о нем и побрела за угол дома.
Славка сразу понял, отчего она такая и что папа Митя может быть в этом доме. Где пьют, там и он. А значит, надо идти выручать его. Отворил тяжелую дверь, с опаской переступил порог и оказался на кухне.
В доме синий дым стоял коромыслом, а в горнице за столом без скатерти, заставленным бутылками и консервными банками, сидели люди. И среди них – папа Митя. У Славки, хоть и надеялся здесь его встретить, сердце дрогнуло. От порога, сквозь двери, он изо всех сил старался дотянуться до него взглядом, но тот низко наклонял голову к столу, будто пытался рассмотреть свое отражение. Но разве в таком махорочном свете что-то рассмотришь?
За печкой кто-то коротко кашлянул, и сейчас же на кухне очутился мальчонка в женской засаленной кофте до голых колен. Следом вышла девочка, как две капли воды похожая на него. Встала рядом, зябко кутаясь в платок. Ростиком она была поменьше, но такая же худенькая и прозрачная до синевы. У обоих было такое выражение глаз, какое при живых родителях, думал Славка, не бывает.
Переступая босыми ногами, они уставились на него. Славка в ответ поежился – на улице стужа, но и здесь не согреешься. По полу, от порога, несло холодом, разве что снег не летел. Мальчонка очнулся первым, сорвался с места, подскочил и дернул за рукав:
– Ты зачем к нам пришел? За нами? – голос у его был пронзительным и с хрипотцой. Таким голосом только в детском доме и разговаривать.
– Нужны вы мне, я за отцом, папой Митей, – неуверенно ответил он, сбитый с толку вопросом.
– А-а, – понимающе протянул пацан, шмыгнул носом и сообщил: – Он тоже водку пьет, как наши мамка с папкой. Потом драться будут, – добавил, будто речь шла о закуске, и опять шмыгнул.
Славка привалился спиной к стене, чувствуя, как слабеют ноги в коленках. В одну, какую-то коротенькую секунду, пролистал мысленно, сколько им еще предстоит пережить всякого болезненного, пока их в детдом не увезут. Туда толстых и веселых не привозят. Все больше вот таких запуганных заморышей. Славке стало тоскливо, он было уже утвердился, что в деревне все так живут, как он. С невыразимой жалостью смотрел он на детей, порываясь бежать опрометью из этого дома, но, пересиливая себя, повторил:
– Я за отцом пришел!
– А папка твой тоже пьяный вдрабадан! – скучным голосом сказал пацан.
– Они тут все пьяные, – устало добавила девочка, по-старушечьи стягивая на груди сползавший платок худенькими, как куриные лапки, ручонками.
Славка опять глянул на папу Митю и расхотел с ними спорить. Тот лишь скользнул по нему задымленным взглядом и не признал.
Холодная узкая ладошка прикоснулась к его руке. Девочка, поглядывая снизу вверх, понимающе протянула тоненьким голоском:
– А ты у нас оставайся, у нас всем можно. Мамка ругаться не станет. Они все равно скоро попадают кто куда. А нам втроем теплее ночевать.
У Славки едва не вырвалось – спасибо за приглашение, у меня свой дом есть! Но вместо этого неловко погладил девочку по спутанным волосенкам и промолчал – его самого еще совсем недавно вот так жалостливо гладили. От тоски и печали впору было взвыть посреди этого закопченного жилища. Такого жуткого дома он еще не видал, а может быть, и видал, да забыл. Стоял у стены как истукан, не силах сдвинуться от невыносимого страшного мира, окружавшего его. Держал за руку девочку.
Мальчонка с другого бока подпрыгивал на тонких в мурашках ногах как заведенный. Его приголубить сил не хватало.
– Уж скорее бы все они попадали, – без умолку тараторил пацан. – Мы после них подскребем недоеденное. Вкусно! И вино допьем, если останется. Я всегда так делаю. Сладкое вино лучше горького, сам узнаешь!
Славку изнутри била нервная дрожь. Стоял, смотрел на холодную печь, никак сообразить не мог: отчего они такие голодные, если у них свой дом есть? Девочка, не отнимая ледяной ладошки, поочередно поджимала ножки, совсем как воробушек на голом проводе.
– Обулись бы, простынете, – посоветовал Славка.
– Обулись бы, да мамка обутки спрятала. Чтобы мы по улице не бегали и дом не студили. У нас дров нету, – не останавливаясь, подпрыгивал и кричал мальчишка.
– Сунула куда-то, а теперь вспомнить не может. Искала, чтобы Колюшу за хлебом послать, да не нашла, – робко пояснила девочка, ни в какую не отлипая от руки Славки.
– Совсем ум потеряла, зараза! – подпрыгнув, не своим голосом заорал пацан.
Славка испуганно посмотрел в горницу – кто бы не услышал, а то попадет за бранное слово. Но оттуда такое неслось, что и про себя повторить стыдно. Он поймал пацана за рукав, потащил за печь, подальше от горницы.
Там, в маленькой комнате стояла одинокая железная кровать с набросанным как попало тряпьем. Изношенная телогрейка на грязном полу заменяла коврик. В углу стояла суковатая сосновая чурка, на ней сидела безногая кукла. У Славки глаза на лоб полезли, он такой обстановки и в детдоме не видел. А думал, что хуже, чем там, дети не живут.
Ребятишки с разбегу повалились на кровать и шустрыми зверьками зарылись в тряпье.
– Лезь сюда, тут теплее, – позвал мальчишка.
Но Славка лишь присел на краешек кровати, спросил:
– Чего это вы так бедно живете? Кровать и та одна…
– У нас раньше все было, там, где мы раньше жили, да мамка с папкой все пропили. Кровать широкая, мы на ней все трое умещаемся, – говорила девочка тихим бесцветным голоском. – У нас еще и Гришка есть, но его в городскую больницу еще до праздников увезли, давно. А забрать забывают, – глядела она на него снизу вверх прозрачными глазами.
За стенкой пьяные голоса выметнули песню.
– Гуляют, от рубля и выше, – завистливо прислушался пацан к нестройному хору. – Новый год все-то встречают…
– Нам соседи красивую елочку подарили и игрушками поделились, – горестно вздохнула девочка. – Да пьяный папка на нее упал, свалил, весь поцарапался и истоптал ногами.
