Но папа Митя и впрямь пришел скоро, да не один – привел бабу Полю. Славка как увидел ее, приободрился. Даже боль стала потише. Рядом появился еще один, близкий сердцу человек, целитель. Баба Поля присела на краешек кровати и с первого взгляда определила, что с ним приключилось.
– Растянул ногу-то, да как сильно. Ну не беда. От ушиба мы из василисника припарку сделаем, а опухоль снимем чернокорнем. Да и бадановая мазь поможет, смажем, и как рукой хворь снимет, – бормотала она, низко наклоняясь над ним.
И ему приятно стало от того, что он такой беспомощный, всем нужный. С бабой Полей и отцом ему никакая болезнь была не страшна. Зря, что ли, он с ней летом столько целебных трав насобирал.
Папа Митя растопил печку, и скоро от плиты поплыл душистый запах трав. Но не успела баба Поля как следует сварить их, прибежала мама Люда. Прихлопнула дверь на кухню, и запах пропал. Теперь оттуда доносился ее быстрый сердитый говорок – ничего не разберешь. Потом звякнуло кольцо на калитке, и Славка понял, что баба Поля лечить его не будет.
– Я тебе мазь принесла, таблетки, будем ногу лечить, – бодро вошла к нему мама Люда, но до кровати не дошла. Ее остановил папы Митин злой голос:
– Ты зачем Петровну выгнала? Мешала она тебе?
Мама Люда сделала вид, что это ее не касается, придвинула поближе стул к кровати и стала разбинтовывать Славке ногу.
– Я кого спрашиваю? – показалось в дверях рассерженное лицо папы Мити.
– Эту ворожейку? – быстро повернулась она к нему. – Ты когда идешь домой, предрассудки свои оставь в мастерской, под ветошью! Умник нашелся. Калечить ребенка я не позволю. Не для того на врача училась, чтобы неграмотным старухам потакать!
– Да-а, таких врачей у нас поискать, – протянул папа Митя. – Такой врач наврет, не дорого возьмет!
Славка с тоской слушал их перебранку. Они словно сговорились никого не щадить: ни себя, ни его, ни бабу Полю. Ее Славке было жальче всех – каково, если ты с добром пришел, а тебя из дому выгнали? Она даже сложа руки рядом сидит, и то легче. От слабости Славка попеременке впадал то в дрему, то вновь слышал горячечный разговор. Ругань из комнаты уже перекочевала на кухню.
– Ты на мне зло срывай, мне привычней, а пацана не тронь! – разошелся папа Митя. – Это вы его, на пару с учительницей, затыркали!
– А ты знаешь, ты знаешь, почему он ногу подвернул? – кричала в ответ мама Люда. – Он с уроков сбежал! Я сейчас Витольду Леонидовну встретила, к нам шла. Не ребенок, а сущее наказание!
– Помолчи, Славка услышит! – оборвал ее папа Митя и добавил: – А, может быть, и впрямь это тебе наказание…
У мамы Люды сорвался голос, и она запричитала:
– Вот она, благодарность! Я всегда знала, что ты такой! Укоряешь, да? Я тебе все отдала, из-за тебя в глушь уехала из города! Живу тут как проклятая! Да что, не родила бы, если б могла. – И зарыдала в полный голос.
– Смогла бы, если бы сразу захотела, – хмурым голосом ответил папа Митя. По его тону можно было понять, что он уже смертельно устал от ругани.
Со Славки сон слетел, как скользкое одеяло. Лежал, бродил широко раскрытыми глазами по белому потоку, радовался – какой все-таки он счастливый человек. Приятного, конечно, мало, что из-за него ругаются родители. Но что это по сравнению с ошеломляющим известием – мама Люда не сможет родить своего ребеночка. Страшно даже представить, что было бы, если б он появился? Так бы Славка навсегда и остался в детдоме. И никогда-никогда не узнал, какие они есть, родители, какой он, свой дом, своя речка и вся деревня, неизвестно как без него столько лет просуществовавшая? Без всего этого он себя уже не представлял на белом свете. И не верил, что может быть иначе. Что же его тогда греет изнутри, как не тепло ушедшего лета?
Утомленный мыслями, Славка засыпает. Сон кружит его, а кажется, высоко в небе круг за кругом описывает невиданная птица. Мелькает и стирается разноцветный луг, и вновь глаза отыскивают в вышине черную точку. По глубокому небу идет мелкая рябь, как от брошенного в воду камешка. Это падает, теряя перья, птица. И вот она уже сидит на жесткой траве, распластав широкое крыло. Желтый с черным ободком глаз яростно и дерзко глядит на него, а литой загнутый клюв шипит и грозно клекочет. Еще каждое ее перышко напоено высотой, но пыль уже обволакивает лапы и пачкает кончики могучих крыльев. Славке жаль красивую птицу. Чей-то знакомый мужской голос сожалеючи произносит за спиной: «Эк, угораздило меня подбить орла-могильника! И за каким чертом потащило его в деревню? Думал, опять стервец-коршун повадился цыплят таскать!»
Славка тяжело вздыхает во сне – подобное он видел наяву.
Пестрый коршун тяжелой каплей пал на луг, будто вытряхнутый одинокой тучкой. Врассыпную, с кудахтаньем понеслись под забор куры. А коршун, чиркнув когтями по траве, уже плавными сильными гребками возносил себя в вышину. И что-то мягкое скомканное беззащитно белело в его загребущих лапах.
Славка ворочается, ему кажется, что он бежит за хищной птицей, пронзительно кричит ей вслед.
Пыльная дорога кончается, но он несется напролом по кустам, по полю и не может уже понять – убегает ли, догоняет ли кого. Сзади вдруг наползает на солнце тень, холодит затылок и спину, и накрывает его всего. Чей-то пристальный тяжелый взгляд придавливает его к земле. Нарастает свист железных крыльев, и мохнатая тень обгоняет его. Страшная огромная птица, величиной в полнеба, нависает над ним. Все ближе, все ниже, все гуще клубы пыли, вздымаемые гудящими крыльями. Ветер валит его на дорогу. Птица, грохоча, проносится мимо, на излете чиркнув острым когтем по ноге.
Славка в ужасе просыпается, первым делом ощупывает ногу – цела ли? Успокаивается и вслед за тем забывает страшный сон. Нет худа без добра – зато в школу не идти.
Глава 11
Первые в своей жизни каникулы Славка встретил в постели. И ничуть не пожалел о том – дома ему было хорошо и спокойно. Папа Митя на следующее утро помирился с мамой Людой – а чего еще желать? Значит, и он прощен. Не беда, что почти весь день он проводит в постели, один в гулком доме. Игрушек у него девать некуда, правда, играть ими в кровати не очень удобно, куда интереснее разглядывать картинки в книжках.
Книг у него больше, чем игрушек. Мама Люда все привозила их из города, привозила, скоро уж складывать будет некуда. Поначалу она подсовывала их Славке, расхваливала то одну, то другую, но у него и без домашних книжек хватало, чем забить себе голову. Не арифметика, так букварь.
Теперь, когда никто не надоедал ему с обязательными уроками, книги его увлекли. Особенно сказки. Он без устали листал и перелистывал твердые глянцевитые страницы, пытаясь по картинкам понять, о чем же идет речь? Но пока добирался до конца, забывал, что же нарисовано в начале.
На второй день каникул пошел снег. Славка проводил родителей на работу, допрыгал на одной ножке до окна, уселся за стол и стал глядеть, как падают пушистые хлопья. Они, казалось, легкими тенями скользили по белым стенам, по желтому полу. Светло и празднично было на душе от снега. Он и книжку раскрыл с особым приподнятым чувством – что сегодня непременно случится что-то необыкновенное. И совсем недолго разглядывал знакомые буковки – почти сразу они как бы сами собой сложились в короткое словцо. Славка не поверил собственным глазам. Перевел дух и попытался сложить из них второе. А когда смятение, поднятое вихрем чувств, улеглось, громким шепотом прочел: «Курочка-ряба».
