Папа Митя приехал неожиданно. Ввалился вечером в дом, весь пропахший трактором и скошенной травой. Но даже вечерять не стал, сразу побежал топить баньку. Славка от радости вокруг него на одной ножке прыгал. А когда отец напарился и уселся на крыльцо остывать, забрался ему на колени, поведал о своем житье-бытье. По всему выходило, что у Славки – не жизнь, а малина. Папа Митя порадовался, конечно, и тут же огорчил известием, что всего-то на одну ночь вырвался, а завтра уезжает.
Славка сник, взгрустнул, вдруг всем своим существом осознав, как ему не хватает папы Мити. Прижался к груди, уткнулся лицом в чистую рубаху, и его маленькое сердечко – тук-тук – достучалось до большого.
– Эй, птах, чего примолк? – пощекотал он Славку усами. – Не хочешь, чтобы я уезжал?
Славка помотал головой – не хочу! Что-то в отцовом голосе проскальзывало загадочное и недоговоренное. Поднял голову, заглянул в его глаза – что скажут?
– А не взять ли мне тебя с собой на сенокос?
На сенокос! – звонко отдалось в нем, как если бы стукнулись литовка о литовку. Кто из деревенских пацанов не мечтает о том? Да не каждого берут. Тот, кто побывал там, как бы ценился вдвойне.
Теперь все зависело от мамы Люды. Но напрасно Славка тревожился. Она на удивление легко согласилась. Подумала минутку, с сомнением посматривая на выдумщиков и решила:
– Будь по-вашему, поезжайте. А мне нужно в город съездить к родителям. Ты, Митя, приглядывай там за ним, как бы в сенокосилку не залез.
Славка наконец оторвался от папы Мити, быстро побежал в свою комнату, пока она не передумала. Нырнул под одеяло и крепко смежил веки. Как еще можно поторопить утро?
Чуть свет за окнами загудела машина, нетерпеливо просигналила и позвала в дорогу. А папа Митя и Славка давно уже на ногах были. Натянули кепки и шагнули за порог. Из кузова на них поглядывали мужики и парни. Заспанные лица их были такие просветленные, будто они не на работу собрались, а на праздник. Папа Митя поднял Славку как пушинку, подал им, закинул рюкзак и сам ловко перемахнул через борт. Грузовик качнулся, тронулся и мягко покатил по полевой дороге. Прохладный ветер потек с обеих сторон кабины, пробрался под курточку и нахолодил тело. И вскоре зашумел над головой, словно трепал кусок брезента. Кто-то накинул ему на плечи жесткий, пахнущий пылью дождевик, закутал по самую шею. Папа Митя крепко прижал его к себе, дорога, как ни подбрасывала, как ни кренила с борта на борт, оторвать их со скамейки не могла.
Молодые и пожилые сидели напротив вперемешку, держались обеими руками за сиденья и делали смешные глаза. Славка поначалу стеснялся разглядывать их, но вскоре сообразил: все они тоже не прочь побыть еще мальчишками. Да только уже нельзя. Среди всех лишь двое важничали, делали вид, что выросли, а у самих усы реденько пробивались, как щетинка на поросенке. С ними Славка решил никаких дел вовсе не иметь, видно было, что они недалеко ушли от него по развитию. А вот длиннорукий, чубастый, дочерна опаленный солнцем парень сразу пришелся по душе. Он так забавно двигал выгоревшими бровями, сморщив нос, выше других подпрыгивал на ухабах и ухал при том от удовольствия, что не зауважать его было нельзя. Чувствовал Славка, знакомство с ним сулит немало приключений.
И еще ему поглянулся старик, которого все звали Пахомыч. Он не бросал слов на ветер, молча посматривал на него добрыми выцветшими глазами – мол, что шуметь, и так все в этой жизни ясно. Ветер бил ему в лицо, разглаживал глубокие морщины на его худощавом лице. Старик щурился, но не отворачивался. Он немножко смахивал на папу Митю, каким тот мог стать через много-много лет. С этим дедушкой можно было бесконечно долго переглядываться, как со слабым солнышком.
Шофер в грузовике выключил мотор, и машина плавно катилась вниз с пологой горы. В тишине ветер засвистал еще громче, и стало слышно, как потрескивают под колесами мелкие камешки. Впервые Славка ехал в неизведанное с такими людьми. Тайное неизъяснимое чувство близости со всеми ими, захваченными одним движением, одной целью, овладело им. Хотелось петь и смеяться, но ни того ни другого он еще по-настоящему не умел. Они все ехали и ехали. Столько уже проехали дороги от двора с приметной яблонькой, а земля все казалась своей.
С обеих сторон дорогу теперь теснил лес в бусой прозрачной дымке. Впереди, по ходу машины, вставало солнце, вызолачивало верхушки сосен. Изредка промелькивали сиреневые или бело-розовые прогалы. Потом дорога надолго запетляла подле речки – посверкивала сквозь густые заросли озорными глазенками. Наконец колеса пересчитали бревнышки мостику, и автомобиль, взревев, вылетел на простор.
Привольная долина раскинулась меж лесистых сопок. Будто богатырь какой раздвинул их плечами. Славка прикрыл глаза. Он всегда так делал, чтобы получше запомнить хорошее. Плохое запоминалось сразу и надолго, вытравить его из себя было невозможно.
Почему ему, такому маленькому, выпало это нескончаемое счастье? Что за радость мчаться вместе со всеми по разнотравью? Ответить себе не мог. Никогда прежде не спрашивал себя о том Славка. Да и сейчас вряд ли задумался, не будь за плечами сирой жизни, которая и на жизнь-то мало походила.
– Очнись, Славка, подъезжаем! – потрепал его за плечо папа Митя.
Славка открыл глаза: полукругом мелькнули покосившиеся столбы, трактор, стога сена вдалеке. Машина мягко тормознула у старого, вросшего по самые окна дома. Мужики загалдели, попрыгали из кузова, и Славка спрыгнул в папины руки. Отошел в сторонку, разминая затекшие ноги, огляделся и забыл про все на свете.
Одинокий приземистый дом разлаписто стоял на сухом пригорке. От него скатывалась в седловину дорожка и терялась в мокрых серебристых травах у речки. А в них, утонув по грудь, плыли, оставляя за собой широкие темные полосы, лошади. Славка где стоял, там и сел – на круглый плоский камень с дыркой посередине. Завороженно уставился на чудесную картину. Лошади потряхивали гривами, разгоняли белесую дымку, кивали головой, будто соглашаясь с ним – чудо, чудо! А солнышко уже потягивало лучами по их спинам.
Лошади вытягивали шеи и плыли, плыли, а вместе с ними плыл и Славка. И напрочь забыл, куда и зачем приехал. Замечалась за ним одна такая странность – увлекшись, он как бы отключался от всего, что мешало ему смотреть и думать. Лишь где-то на запятках ума понимал, что за спиной ходят, переговариваются, стучат сапогами по крыльцу люди, которым и принадлежит вся эта красота. Сердце его переполнилось ею, затаилось. Тихо было у речки, неслышно колыхалась трава, беззвучно несла на себе лошадей.
– Ты чего? – присел рядом на камень папа Митя.
– Лошадки, – прошептал он в ответ, будто боясь спугнуть их. – Вон, видишь, бродят? А они насовсем не уйдут?
– Куда они уйдут? Им работать надо, волокуши таскать. Я после тебя научу на коне ездить, хочешь? – спросил папа Митя.
Славка хотел ответить, но уже вообразил себя на спине лошади, и голос его сорвался. Отвел очарованные глаза от коней, глянул восторженно. Папа Митя вздохнул, положил на голову теплую ладонь – как шапкой накрыл.
