Происшествие это ненадолго нарушило ровное течение Славкиной жизни, и скоро он опять потерял счет дням. Вообще-то он еще не умел считать. Просто плавно погружался в ночь и так же легко выныривал из нее. Счастливые деньки, как рябиновые ягодки, нанизывались на нескончаемую нить. И назывались коротко – лето. Славка плыл и плыл по нему, ни о чем не тревожась. В груди у него уже так не зябло, обдавало иногда сквознячком, напоминая о прошлом. Отогревалось полегоньку, будто котенок зализывал ранки. В детском доме сердце уставало держать каждодневную оборону, а оттого неспособно было сопротивляться всяким хворям.
Славка старался реже вспоминать его холодные коридоры, поделенные им на опасные и не очень участки. Самое непроходимое место было у столовой. Редко проскочишь его без потерь. Тут почти всегда околачивался ненавистный Дихлофос. У Славки и без него обидчиков в детдоме хоть отбавляй, а от этого и вовсе житья никакого. Пакостней его не было никого. Подкараулив, он никогда не бил сразу. А шел и шел за спиной, ступая след в след, сверлил затылок неподвижным змеиным взглядом. И неожиданно с оттягом ударял чугунными пальцами по макушке. В голове все мутилось, подкатывала тошнота. Какая уж тут еда. Жидкий суп и тот в горло не лез.
Славка долго не мог понять, за что принимает такие мучения. После догадался – Дихлофос хотел выбить у него слезинку. А он и рад бы ее выжать, да не мог. Сжимал веки, моргал – все без толку. Дихлофос отымал его ладони от лица, вглядывался в сухие глаза, шипел от злобы, думая, что Славка так над ним издевается.
Теперь, здесь в деревне, ему хотелось навсегда забыть плосколицего мучителя, да не получалось. По-прежнему вздрагивал, заслышав за спиной чьи-нибудь шаги. Не выкинув воспоминания о нем, нечего было и думать быстро поправиться душой и телом.
Меж тем безмятежное времечко струилось речной водицей. Сколько его утекло, а Славка еще ни разу не подумал, что на свете, кроме него, и другие дети живут. Дом его стоял на отшибе, отделенный от остальной деревни широким лугом. Из-за забора он иногда замечал вдали ребятишек, слышал их звонкие голоса. Но к ним не шел, и они до него не добегали. Да и не нужны были они ему. Так хороша, спокойна была теперь Славкина жизнь. Жаль, что не могла длиться постоянно – не на необитаемом острове жил.
В тот день клев с самого утра был никудышным. Славка все руки оттянул, держа на весу длинное удилище. Пока не догадался воткнуть его в берег и камнем придавить. А сам вольготно развалился на травке, подставив лицо солнышку. Одинокое кудрявое облачко угадало прикрыть его, просвечивалось насквозь. Легкая тень скользнула, попыла дальше. Одно наслаждение лежать так, наблюдая просторное небо.
Вдруг в зарослях тальника хрустнула ветка, зашуршала листва, и с того берега прилетел короткий нахальный свист. У Славки в груди похолодело от тоскливого предчувствия – будто наползла туча и обдала холодком. «Авось пронесет», – подумал он и сделал вид, что не слышит-не видит никого.
Свист повторился, громче и протяжнее. Хочешь-не хочешь, а надо откликаться. Славка приподнялся, оперся на локоть, глянул в ту сторону и увидел трех пацанов в кепках козырями назад. Самый разбойный вид. В сердце еще пуще защемило – так и знал, явились-не запылились отымщики! Отымщиками Славка называл всех, кто нежданно-негаданно оказывался рядом и забирал все, что у него было своего. В глазах наконец прошло солнечное дрожание, и он отчетливо рассмотрел лихую троицу. Старший был примерно на голову выше Славки, второй – вровень с ним, а третий – совсем еще карапуз. Но, наверное, уже оторви да брось.
Пожалуй, он смог бы позволить постоять им на том бережку, вроде ничейном. Но как они решили знакомиться с ним, не лезло ни в какие ворота. Засучили штанины и двинулись перебредать его речку по перекату. Этого еще не хватало! Не помня себя, Славка вскочил на ноги и что есть мочи крикнул не своим голосом:
– Эй, поворачивай! Тут мое все!
Крик вышел хриплым и страшным, как рык Дихлофоса. Славка и не подозревал, что умеет так кричать.
– Чего-о?! – ответил высокий и мордастый парень. Он уже добрался до середины речки, а и колен не замочил. Тогда как меньшой, такой же мордатенький, мог уже и плыть, если бы его средний не поддерживал под мышки.
Славку уже потряхивало, он лихорадочно вспоминал, пил ли сегодня парное молоко. Страх оковал ноги, впрочем, отступать было некуда. Куда же еще бежать со своей земли? Он медленно обвел взглядом берег, кусты, небо над головой. Все это, кроме воды, которая прибегала и убегала, было его. Лихорадка в груди сплавилась в ком, и мускулы отвердели. Такого с ним еще никогда не было – Славка решил стоять до конца и биться насмерть.
Мордатый выкарабкался на берег, помог вытянуть мокрого по пояс пацана и, загребая, как краб, ногами, подошел к Славке. Наморщил загорелый до черноты лоб и спросил:
– И откуда ты такой деловой появился?
По наглому прищуру Славка понял – сейчас вдарит с правой. Но спиной чувствовал дом и так же, с вызовом, ответил, нажимая на раскатистую буковку:
– Карташов я!
Фамилия обескуражила мордатого. Он замешкался, но тут же презрительно скривил рот.
– А-а, понятно теперь – приемыш! – презрительно процедил он сквозь зубы и сплюнул. – Шмакодявка лысая!
Зря он это сказал. В Славкиной груди что-то в сей секунд лопнуло, и он молча прыгнул на врага. И сбил его с ног этим неожиданным прыжком, и навалился всей грудью, и, хмелея от отваги, взялся мутузить обеими руками. Его столь часто колотили в детдоме, что даром эта наука пройти не могла. Сгодилась.
Через минуту все было кончено. Поверженный пацан размазывал по щекам кровь из разбитого носа в крайнем изумлении, что это с ним произошло. И даже всхлипнул от унижения. Младший тут же подвыл ему в голос. Славка никак не мог разжать онемевшие кулаки и все не мог поверить в победу. И уже шевелилась непрошеная жалость пополам со стыдом. Не ведал он, что оказаться победителем не так-то уж сладко.
Славка совсем было уже решил вымолвить какое-нибудь замирительное словечко. Да в пылу битвы совсем забыл про еще одного мордатого. Тот петухом налетел сзади, натыкал носом в землю. Славка пока приходил в себя, пацаны подхватились и, подняв тучу брызг, удрали по перекату. Огорчаться не стоило, все равно у него уже сил драться не осталось. Хуже было другое – рукав новой рубахи на ниточке болтался.
Славка терпеливо выждал, когда солнышко покажет, что папа Митя на обед пришел, и уныло поплелся домой.
– Ну вот, началось! – огорченно охнула мама Люда, едва он предстал перед ее ясными очами. – Вот тебе и смирный мальчик, вот тебе и мухи не обидит!
Странная она была, не то что папа Митя, который принял его безоглядно и поддерживал как мог. Она же будто раздумывала – подходит он ей в сыновья или не очень.
– Да ладно тебе, обычное знакомство, – хмыкнул папа Митя, выслушав объяснение. – Сдачи-то хоть дал?
Славка ответил взглядом ликующего победителя. А тот подмигнул ему в ответ. Мужик мужика видит издалека. Мама Люда поохала еще немножко, стянула с него рубаху, принялась пришивать оторванный рукав. Славка смирно сидел на крыльце, но так, будто гоголем по двору расхаживал. И вдруг хлопнула калитка и обратно не захлопнулась – во двор влетела растрепанная тетка и заблажила с ходу:
