Весь утренний разговор с незнакомцами Федор прокручивал не раз. И теперь все обсказал парням, одно лишь приберег напоследок – как провезти купленную на стороне рыбу без справки рыбзавода. Так сказать, оставил для расчета и для гарантии тоже. Бывалые люди понимали все без лишних слов, а иноземцы, похоже, и не подозревали о его главном козыре. Впрочем, это его устраивало.
По правде говоря, лукавить с собой Федор давно разучился. С тех пор, как жалеть себя перестал. Потому осознавал, что если бы приезжие первыми сегодня с ним не заговорили, он долго бы не раздумывал, отыскал слово-крючок. При особой нужде стеснительность в сторону отставлял. Жизнь покрутила, повертела его, помяла жесткими пальцами, да ничего, кроме шрамов и мозолей, не оставила. Ни когда в морфлоте на Курилах служил, ни когда по молодости-глупости неволю испытал – отсидел за драку, ни когда женился-развелся, отца-мать схоронил и остался на белом свете один-одинешенек. Из всех печальных событий своей многотрудной жизни Федор извлек по уроку, свел их вместе и выработал философию, понятную лишь ему да разве что еще очень немногим похожим на него людям.
Он серьезно полагал, что достоинство имеет право давать трещину. Но как бы его не испытывали на прочность, расколоть надвое свою личность он никому не позволит. Потому как имел Федор в себе особую смолу, способную залепить, заживить порушенное в душе и сердце. И как знать, может быть, потому в свои годы сумел сохранить нервы, насколько их может сберечь пьющий одинокий человек. Случалось, и он вспыхивал по пустякам, но тут же гасил бойцовский порыв, не с руки было вразнос пускаться – давно уже не то положение в обществе занимал.
Впрочем, этому, как и многому другому, Федор имел свое доморощенное объяснение: не упомнить, когда обнаружил он в себе способности как бы со стороны подглядывать за собой и оценивать свое поведение всякий раз, когда требовалось пойти на очередную уловку или ущемление достоинства. Наблюдать свои поступки и мысли было удивительно интересно – в этот момент кто-то другой, не он, но свой и близкий исследовал его и советовал, как поступить. Была во всем этом какая-то чертовщинка, жизненная несуразность. И надо бы со всем этим разобраться хорошенько на досуге, но на трезвую голову не хотелось, а выпивши не получалось. Наверное, знаний не хватало.
Вот и сейчас, поддакивая мордастому, плечистому Игорьку – как тот игриво представился, так Федор его и называл, – он знал, чем весь этот бестолковый треп закончится. Сейчас парни угостят его, поправят здоровье, что очень кстати, и поскорее бы догадались, а потом, на бережку, когда он им поспособствует разжиться рыбкой, устроят пикник. Этому здесь никто никого не учит, а как бы заведено. Люди пикник этот на остров словно в багажнике привозят. И вроде он даже знал, сколько выпивки предстоит осилить с этими молодцами, но только вот чем встреча закончится, определить не мог, не связывалось что-то в голове.
Приятелей Игорька звали попроще: Леня да Коля. Но те больше помалкивали, в разговор не лезли, отделывались хмыканьем. Из чего Федор сделал вывод, что верховодит в компании Игорек и с ним ему предстоит иметь дело. Это сейчас Федор с трудом припоминал их имена и обличье. А поначалу все так и вышло, как замысливалось, была легкая выпивка – для разминки, была рыба и пикничок. Да как-то неладно закончилось знакомство, иначе с чего бы брел он сейчас в одиночестве по песчаной косе и белый свет обжигал его глаза? А что совсем худо было, не мог сообразить, куда же подевались эти развеселые хлопцы, которым он на последний вопрос так и не дал ответа. Это он помнил точно.
И вновь возвращался Федор по старому следу, припоминая все по порядку, но воспоминания обрывались на том, что сидят они вчетвером у костра и промеж них идет странный разговор. Федор вздохнул и пошел вспоминать по второму кругу. Сладился он с ними просто, парни попались догадливые. Не побрезговали потертой одежкой, нечищенными сапогами, усадили рядом с собой в машину. А легковушка была шикарная, он таких и не видел: большая, белая, сверкающая, как морозильник на рыбзаводе. Сзади в самое ухо бормотала певичка песенку на непонятном языке. И пахло в салоне, как в дорогой парикмахерской. Насчет себя он не обольщался – иноземцы принимали его за шаромыгу, пьянь-рвань, а он и не пытался их в том разубедить, даже чуть подыгрывал.
– Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать, – пропел Игорек, сунул руку в сумку и жестом фокусника-недоучки извлек оттуда бутылку вина. – Так сказать, за полезное знакомство не помешает принять по паре капель до открытия магазина!
«Так и знал, – мрачно подумал Федор, – сухое, красное, градусов двенадцать. Такой выпивкой по утрам только зубы полоскать». Однако разочарования не выказал, постарался тут же забыть огорчение. Тем более что ему первому поднесли и сразу полный стакан набухали. С понятием оказались гости, а то большинство городских жителей умудряются и такого компота на самое донышко стакана плеснуть. Красная вязкая жидкость приятно охолонула горло, сняла накипь с языка. И Федор легко покатил фразы, обточенные, как галька водой. Но все это время ум свой караулил. Парням говорил одно, а себе другое: так, так, туда разговор правишь, не сбивайся и не поддавайся, а то, ишь, ухмыляются да переглядываются. Его не проведешь. Все замечал и про запас складывал, вдруг пригодится. Глаза в глаза лишь с Игорьком разговаривал, те двое, на передних сиденьях, пренебрежение выказывали, не поворачивались к нему. Что-что, а это, знал Федор, лучше, чем затылком и спиной не сделаешь. Зоркий советчик сидел в нем, но и ему, видно, было с вином не совладать, скоро размяк, потерял осторожность.
Дрожащей рукой Федор принял очередной стакан и пропустил его равнодушно, делая вид, что не замечает скрытую усмешку Игорька: мол, знаю я твой кураж, в таком разрушенном состоянии не то что от сухого вина, от одеколона не откажешься. С последним глотком влил он в себя это пренебрежение, но перемогся и не дал волю раздражению. Понимал, бедовое настроение надо до поры сдерживать, отработать кислое вино. Парни от него не отставали и тоже опрокидывали стаканчик за стаканчиком. Даже тот, кто за рулем – Коля, кажется. Из чего Федор сделал вывод, что в обратную дорогу ребята не торопятся, останутся ночевать в поселке. Но в машине втроем не уместиться, чего доброго, на ночлег напросятся, да он не против, пусть ночуют, если безобразничать не станут. И в этот момент словно ласковой ладошкой провели по его груди, сняли давящую тяжесть – освободилась, заиграла каждая жилочка в теле.
– Зовите меня Федором, так привычнее, – добродушно разрешил он парням. – А если вдругорядь приедете, можно еще проще спросить. Бобылем меня кличут.
– Так ты точно можешь омуля достать? – нетерпеливо перебил его сидевший рядом с водителем чернявый Леня: самый сытый среди них, с круглыми пухлыми плечами, румяный сквозь смуглоту, гладкий, вроде подсолнечным маслом смазанный. – По сотне хвостов на брата? Осилишь? А лучше бы и побольше. Это так сказать программа-минимум для тебя, – не глядя на него, добавил он, словно уже купил Федора за бутылку кисленького.
«Шалишь, паренек, торопишься, может быть, послать их подальше?» – только подумал он – высунулся-таки лукавый чертенок, мелькнул в глазах, а дошлый Игорек тут же словил его, как ни старался Федор притушить своими веками веселый огонек. И с любопытством ощупал взглядом его лицо – неужто показалось?
