И пока они продирались сквозь кустарник, примериваясь к кудрявому зеленому островку над лесной порослью, Матвеич все не мог успокоиться, чертыхался под колотом:
– Нет, такого могила исправит. За копейку всем пожертвует. Голым станет ходить, если за последнюю рубаху ему хорошую цену дать. Я однажды заехал к нему по делу. Больше калачом не заманишь. Деньги, они ведь должны делу служить. А он их копит-копит, и сам не знает, для кого. Детей у него нет. Живет в предместье, хоромы, а не дом. Внутри ограды чистехонько, будто он двор пылесосит, зато за калиткой – помойка. Он мусор за забор валит, сам видел. Там, говорит, не моя территория, хоть трава не расти. И что за человек? Его дерьмо со всех сторон окружает, скоро совсем задавит, а он царствует!
Он, наверное, еще долго бы прохаживался по Петрухе, но они наконец-то вышли на просторную поляну, на которой будто кто специально расставил для них кедры-близнецы. Матвеич выцелил глазом одного из них и двинулся напрямки, чтоб не сбиться с курса.
– Вот с этого и начнем. Так я и думал, давно его никто не тревожил, – погладил он заплывшую бурой смолой отметину на могучем стволе. – О, какой зверюга, такого с налета не возьмешь!
Валерка, сколько ни запрокидывал голову, аж шапка сваливалась, не мог разглядеть в густом переплетении веток ни шишки.
– Так он пустой, Матвеич? Зря только силы потратим.
– Чтоб такой красавец да пустым стоял? Значит, действуем так: колотом бью я, ты только направляй мой удар и смотри, куда шишки летят, а то потом и половины не досчитаемся!
Первый удар вышел никудышным – березовая чурка скользнула по стволу, отщепила кусок коры, и если бы не Матвеич, улетел бы Валерка под склон вместе с колотом.
– Куда правишь! – поймал его напарник. – Помощничек, мать твою, не зевай, останешься без дорогого наследства!
Зато следующий удар вышел как надо – литая чурка припечаталась к стволу. Дерево вздрогнуло всем своим длинным могучим телом. Удар докатился до самой вершины, и там затрепетало темное пламя. Матвеич коротко приказал:
– Голову под чурку!
И сам присел, прячась под колот. Вверху зашелестело, и с шипящим свистом в мягкий мох вонзилась первая шишка. Мох беззвучно сглотнул ее. Едва заметная вмятина на сером пушистом холсте выказывала, куда она нырнула. И тут же кедр полукругом отсыпал десятка два шишек. Следом летели ошметья старой коры, кружились длинные сухие хвоинки. Они еще раз тукнули по стволу и получили в ответ еще столько же увесистых, с кулак, шишек.
– Мог бы и побольше, да жалко тебя портить, – с сожалением сказал Матвеич.
Валерка прислонил колот к дереву и бросился выуживать добычу. Тут по ветвям белкой проскакала запоздавшая шишка и больно щелкнула его по спине.
– С крещением, – хохотнул Матвеич, перетаскивая колот к другому кедру.
Азарт забрал Валерку: он размашисто, наклоняясь всем телом, бил колотом, относил полные мешки к шалашу, высыпал на брезент и бежал обратно. Ту или иную работу они делали с Матвеичем поочередно. Прогноз оправдывался: с некоторых урожайных кедров брали по сотне шишек, как на подбор крупных и ядреных.
– Ну, что я тебе говорил! – выкрикивал Матвеич после каждого удачного замаха. – Сыпет и сыпет! Не я буду, если по мешку ореха домой не увезем. Эх, времечко! Побольше бы дней да транспорт сюда!
В себя пришли они лишь к вечеру, на десятом мешке шишек, когда на светлые мхи легли глубокие тени кедров. Валерка уже ничего не понимал от усталости, мог так дотемна махать. Но опытный Матвеич охолонул его:
– Шабаш, надо к шалашу выбираться, иначе за ночь шишку не обработаем. Мне еще валек мастерить. Хорошо хоть терки сохранил, под колоду спрятал. Сегодня нам спать не придется, будем тереть да веять.
И только когда возвратились, Валерка вспомнил, что еще не обедали и ужинать пора. Пока Матвеич поднимал из пепла костер, он сбегал к роднику за водой. Солнце уже цеплялось за острые вершины гор и скоро скользнуло по стволам кедров вниз. Но было еще светло в этот короткий закатный час. Изредка вскрикивали кедровки, пищали бурундуки, привлеченные грудой смолистых шишек. Все кругом постепенно налаживалось на покой. Матвеич подбросил в костер смолья, и сразу жарко объяло кедровую колоду: потрескивая, оползала древесная плоть, протягивало синие угарные огоньки. Валерка утомленно смотрел на пламень, лижущий котелок с булькающими в нем картофелинами, на Матвеича, вспарывающего острым ножом банку тушенки, и полегоньку отходил от дневной горячки.
– Слышь, Матвеич, ну и попортили мы сегодня кедров, – сказал он чуть погодя. – Не по себе как-то: били, аж кора летела. Что, нельзя по-другому ореховать?
– Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву! – пробуя густую похлебку, откликнулся тот. – Раньше надо было жалеть, когда колотом махал как оглашенный. Жалко ему теперь стало!
Валерку охватило неприятное чувство, будто самого себя за руку схватил за неприглядным делом. В самом деле, как с ума сошел, весь день прошел в каком-то горячечном дурмане. И только сейчас, на отдыхе, пришел в себя и задумался.
– Цивилизация называется, каких только машин не понаделали, а орех дедовским способом добываем. Деревья калечим…
– Твоя цивилизация одно и умеет, что людей обчикивать, как мы кедры. Оглянись, намного лучше мы жить стали? Газеты почитаешь, вроде бы, да. Далеко ушли по пути прогресса. А нутро у человека прежнее осталось – хватай, беги, пока другие не отобрали! Сдается мне, больше теряем, чем приобретаем. Иной раз задумаешься, боже ты мой, добрых все меньше, злых – больше. Да на что мне вся эта цивилизация, если я по улице хожу, оглядываясь? Мне в тайге во сто крат спокойнее и милее, чем в городе. Скоро уж звериной морде буду больше радоваться, чем человеческой, – огорошил Матвеич, помолчал и задумчиво добавил: – Собирай добрые дела, тебе сделанные, а не тобой…
– Ну ты даешь, – растерялся Валерка. – Я ж не о том завел разговор.
– Все о том. А на счет добычи, так нет иного способа шишку добывать. До нас так промышляли и после будут. Читал я в одном популярном журнале, что ученые изобрели вибратор, чтобы кедры трясти. Да только как его сюда доставить? Трактор по кедрачам не пройдет, тут не пашня. Вертолету не сесть. В копеечку тогда влетит промысел. А может быть, и хорошо, что сюда не доехать и не долететь, а то давно бы одни пни здесь торчали?
– Да ладно тебе, Матвеич, поговорили и будет, – взмолился Валерка, не привычный к таким разговорам. – Будем считать, что это я так, с устатку к тебе привязался.
– Ну раз так, несерьезно, – остановил себя Матвеич, – начнем мантулить, пока совсем не стемнело.
Пока Валерка выковыривал из пазов вальков засохшую смоляную шелуху, Матвеич приволок обрубок кедрового ствола, обтесал его с двух сторон, топором и ножовкой нанес насечки, и получилось что-то вроде гладильной доски.
– А теперь смотри, как это делается, – сел он на один конец терки, положил на нее шишку, пристукнул и с потягом прокатил по ребрам. Шишка мягко развалилась на шелуху и орешки.
