Официант одобрительно кивнул и исчез, тут же прикатил тележку, ловко выудил из нее длинную узкогорлую бутылку зеленого стекла и плеснул на дно бокала. Михаил покачал бокал из стороны в сторону, посмотрел на свет, понюхал, пригубил, еще раз вдохнул тонкий аромат и, покатав вино во рту, сделал большой глоток. После третьей порции чуток выждал, оценил и согласно кивнул головой. Официант наполнил бокалы.
– Неплохо, совсем неплохо, этот токай сделан из винограда позднего сбора, потому так свеж и ароматен. Или, может, тебе чего покрепче? – вдруг предложил Михаил. – Ну, нет, так нет, а я, пожалуй, начну с аперитива и закажу себе джин. От вина меня в сон потянет. Да и может добропорядочный буржуа себе потрафить, – скользнула по его губам неприятная усмешка.
Только теперь Дмитрий как следует рассмотрел своего визави, но так и не избавился от странного ощущения: будто тот уже побывал в неживых да каким-то чудом выкарабкался. И, определенно, находился сейчас в полном здравии, в чем он как врач усомниться не мог.
Михаил молча потягивал джин, сосредоточенно думал о чем-то своем, глубокая складка, залегшая меж густых бровей, выказывала упрямый норов. Скрытны мысли человека. Пустое пытаться следовать их запутанными извилистыми путями, еще напраснее полагать себя прозорливцем, способным прочесть их. От недопонимания этого на свете происходят многие горести и беды. Ресторан меж тем постепенно заполнялся людьми, разноголосый гомон звучал вокруг, но не мог одолеть глухой тишины, куполом накрывшей их столик. Дмитрий допил белое вино, ощутил покалывание на кончике языка и в полной мере оценил особый горьковатый аромат напитка, выдержанного в дубовой бочке. Отставил бокал, сохранивший тонкий запах полевых цветов и нарушил молчание:
– Рассказал бы, что ли, как тебе там, в твоих Германиях живется?
– Хорошо там и тут, где по имени зовут, – отрешенно ответил Михаил, не поднимая глаз. – Тоже мне любознательный нашелся. Хочешь услышать, как тяжко и тошно существовать без родины? Так не дождешься покаянных слов. Ностальгия для меня красивое слово и не более того.
Дмитрий невольно подобрался, почти дословно ему недавно ответила одна избалованная сытой швейцарской жизнью дама. Он вовсе не собирался спрашивать ее о том, всего лишь вежливо поинтересовался, как ей здесь живется. И сам того не подозревая, вторгся в недозволенное. Повадливая мадам, неуловимо схожая с большой хищной кошкой, напряглась и выдала ему по первое число. И Дмитрию остро захотелось, чтоб на ней иссякла последняя волна эмиграции. Если так можно было назвать добровольный женский исход по причине замужества в более благодатные края. Выслушав ее, ему стало понятно, почему эта бывшая русская, путаясь в словах, окатила его такой холодной нескрываемой иронией. Путь назад ей не был заказан, в любой момент она могла возвратиться, но нипочем не станет этого делать. Потому как деньги мужа почти избавили ее от неистребимого для большинства эмигрантов комплекса – чужой.
Дмитрий сильно ошибался, воображая, что чужбина обнажает сущность прошлого и настоящего лиц, перемещенных из одного пространства в другое.
Но он не стал бы так напрягаться, если бы знал, что скажет в следующую минуту его собеседник.
– Как может мучить тоска по родине, если родины нет? И меня нет. Ничего нет. Пустота. Жизнь моя, иль ты приснилась мне, – дробно отстучал Михаил твердыми пальцами по столешнице. – Получается, я теперь как бы не живу. Вернее, вместо меня прежнего существует и весьма неплохо, совсем другой человек. И ему вовсе не обрыдло такое существование. А все печали гоню от себя помелом, – бравируя, досказал он.
Дмитрий всмотрелся, но его визави по-прежнему был трезв, собран и деловит, ничего не указывало и на внезапное помешательство. Или джин все же выскочил из бутылки?
Из полумрака зала бесшумно возник гарсон и вновь наполнил бокалы. Михаил проводил его долгим, ничего не выражающим взглядом и перевел глаза на Дмитрия.
– Мне иногда кажется, что это не со мной все происходило. Там, в России. В Европах жить проще, понятнее, никакой тебе фантасмагории. Знаешь, такой ровный чинный плавный полет. Тут если и пошумят, то для порядка. У нас же как завернет, так прямо буран в степи, ни видать ни зги, и потеряться легко. Я ведь здесь только уразумел, что все, что бы я ни делал, подвигало меня к исчезновению невесть куда.
– Может, не так делал или не то, – вставил Дмитрий.
– Вполне возможно, – легко согласился Михаил. – С того ведь все и началось, что страна вдруг встала с головы на ноги, получив мощное сотрясение мозгов. Ты когда-нибудь стряхивал голову? Но симптомы знать должен – мутит, тошнит, в глазах мир расплывается, и каждый шаг в черепе отдается. Бредешь по улице, а тебя из стороны в сторону бросает. То, что произошло со всеми нами, невероятнее, чем враз опрокинутая жизнь отдельно взятого человека. И от того лишь достовернее все случившееся лично со мной.
Михаил расслабленно откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и оживленно продолжил:
– Ох, и запенилась жизнь, как бражка в бутыли! Тебе ли рассказывать, ты же сам живой свидетель всей этой свистопляски. Полный раздрай. Но я себе стряхнутую голову быстрее многих других поправил. Да и немудрено – за плечами экономическая академия и дядька в министерстве финансов, престижная по советским меркам работа и опыт, своеобразный, но все же опыт. Сообразил, как и что делать прежде, чем оголодал. Наверное, деловая хватка всегда во мне была, а проявилась, едва разрешили кооперативы. Многие еще в затылке чесали, что да как, а у меня уже сеть киосков. Время скудное, во всем недостаток. Отыскал заграничных партнеров, договорился о поставке продуктов. Денежка рекой потекла. Иногда сам себе не верю, что тогда наличные деньги сумками носили. Дикость, конечно, первобытный капитализм, но ведь было же.
Дальше больше, подоспела пора приодеть народ. Сытый в обносках не ходит. Самолетами товар из-за бугра доставлял. Потом пошли оптовые поставки бытовой техники, мебели и еще много чего. И так меня закрутило-завертело, оглянуться не успел, по всей Москве магазины мои стоят. Забогател, куда с добром. Но у нас не у них. Тут, если сколотил приличный капитал, можешь считать себя порядочным человеком. В России же я был частный, а значит – не совсем честный, предприниматель. И это еще мягко сказано. Время муторное, всяк норовит оттяпать кусок. Говорю же, у многих помутнение в мозгах произошло. Одним словом, откупался, отбивался, пока мог. Вспоминать тошно, не то, что рассказывать. Короче, в одночасье свернул торговое дело, распродал все магазины, а деньги вложил в производство. И сделал роковую ошибку.
Дмитрий не сводил с него удивленных глаз. За одним столом с ним сидел сильный, уверенный в себе человек, способный определять цену себе и другим. Этот властный взгляд, скупые, выверенные жесты, жесткая складка губ, чеканивших слова – все выказывало в нем человека, знавшего лучшие времена. Почему знавшего? – мысленно одернул он себя. – Судя по всему, и сейчас процветает, не у нас, правда. Обождал, пока Михаил запьет паузу добрым глотком джина, и стал слушать дальше.
– Решил заняться огранкой алмазов. Оцени, если можешь, один замах чего стоит! Понимаю, поверить в такое непросто, хотя почему бы и нет, ты же сибиряк. Вот, говорят, медведь подслеповат, но когда он ломит по тропе, это уже не его проблемы. Так и я вломился в этот бизнес нахрапом. С медвежьей хваткой начал бриллиантовое дело. Приобрел две на ладан дышащих фабрики. Мастеров-огранщиков с миру по нитке собирал. Сумел найти поставщиков сырья, что само по себе почти невозможно сделать. Но тогда слово нельзя в моем лексиконе не существовало. Обо всем и не расскажешь, да и не надо, главное, запустил я производство. Эк, меня занесло и угораздило! – сжал и разжал он кулаки. – Ведь представлял же, с кем столкнусь лбами у себя в стране. Ну, с ними я еще, быть может, разобрался по-свойски. Недооценил как раз тех, кто ворочает этим бизнесом за рубежом, они то и взяли меня тихой сапой. Это уж потом, без штанов оставшись, сумел я оценить всю степень своего нахальства. А заодно и элегантности, с которой стерли мое дело в алмазный порошок, этак небрежно смахнув его себе на ладонь. Тоже, нашелся ухарь-купец! Ну, и ладно бы, что нам стоит дом построить, когда леса кругом тьма. Не я первый, не я последний. Влез бы в кредиты, поскреб по сусекам, глядишь, и одыбал. Силушки хватало, ума не занимать. Да ведь не дали. Не отстали. Рвать стали, рвать на куски все кому не лень: от бандитов до банкиров. В общем, пустили в полнейший разор и довели до ручки. Затравленным волком петлял по всей Москве, меняя лежки. В потрепанной кроличьей шапке и куртке на рыбьем меху. Куда только все мое имущество подевалось? До сих пор поражаюсь скорости обнищания. Как вспомню эту чавкающую под ногами московскую слякоть, так вздрогну, и сразу переобуться хочется. Но врешь, меня так просто не возьмешь, – вновь отвердели его скулы. Он невидящими глазами посмотрел в глубину зала, и перевел взгляд на Дмитрия. – Хватит, или до конца дослушаешь?
