– Слушай, герр Киреев, как это там, по-вашему – ауфидерзейн, что ли? – в сердцах выпалил Дмитрий.
Что на него накатило сегодня, допреж такого терпимого и благожелательного к людям, понять он еще не мог, да, честно сказать, не очень желал разбираться. Последняя фраза бывшего соотечественника и вовсе вывела его из равновесия. Какое изменщику дело до покинутого отечества, за любовь к которому уже пострадало столько русских людей? Подумалось с сердечной тоской, что все, кончилась его терпение, иссякли силы постигать происходящее с ним, родиной и всем миром. Но следом пришло отчетливое понимание, что вся его душевная смута, все пережитые страдания не прошли даром, что он уже перешагнул порог отчаянья, и что именно сейчас непостижимым образом выплавлялась в нем твердая уверенность в правоте своего народа. Выразить которую словами он пока мог лишь приблизительно – вот есть мы и они, и всем нам предстоит уживаться, имея свой отличный взгляд на происходящее, свой умысел и свой промысел.
– Да ухожу, ухожу я, скажи только, как там у нас? Я восемь лет дома не был, и не надеюсь, что когда-нибудь вновь побываю, – вымолвил он с такой гнетущей тоской, что у Дмитрия на мгновение захолонуло сердце.
– Живем, хлеб жуем, – ошеломленно произнес он, поднял глаза и осекся – взгляд Михаила все так же был холоден, тускл и бесстрастен. – У нас там как на войне, кто не умер, тот живой. Опять же, что русскому хорошо, то немцу смерть. Да и не убежать всем за границу, не все же такие ловкие…
Понял, что перегнул палку и добавил, пытаясь сгладить неловкость:
– Налаживается отечество, вот повоюем еще чуток сами с собой и повернем на счастливую жизнь. Только в чем оно, счастье наше? – Помолчал и спросил вдруг: – А где дом у тебя был?
– Почему был, он и сейчас есть, разве что чужие люди в нем живут, – отвел взгляд Михаил, – я пока в столицу не перебрался, далеко жил, в рыбацком поселке на Байкале…
– Вот те раз! – изумился Дмитрий. – Земляки мы, выходит, я сам из Иркутска.
– Быть не может, – недоверчиво протянул Михаил и переспросил внезапно охрипшим голосом, – в самом деле, из Иркутска? Ясно теперь почему меня к тебе притянуло. Сторониться стал я соотечественников… ни к чему попусту душу бередить, и так от нее одни ошметки остались. Да и привык я уже жить в одного.
– Не понял, как это – в одного? – переспросил Дмитрий.
– А это когда кругом всякого народа много, а людей нет. Хотя нет, были у меня два приятеля, к которым я и прикатил в гости. Ох, и славно мы тут, на берегах Лемана, зажигали. Были да сплыли… – помрачнел он на мгновение и торопливо продолжил: – Слушай, здесь неподалеку городок есть, Эвиан называется. Вот где есть душу отвести. Чего одно тамошнее казино стоит… Я тебе скажу, там такое казино, такая публика. Поехали? – внезапно предложил он сиплым баском.
И Дмитрий потерялся. Ошеломительно быстро произошла перемена в человеке, которого еще несколько минут назад, казалось, на дух ни переносил.
– Какое казино, – нерешительно ответил он ему, – я уж на крыло встал, мне завтра утром домой лететь. Подарков вот накупил, – приподнял он туго набитый пакет.
– Домой, подарки, – не своим голосом повторил Михаил, дернул подбородком снизу вверх, и тихо добавил: – чудно это слышать, когда уже ни дома, ни родины, ни флага.
Дмитрий не любил это рожденное в местах, отсюда столь отдаленных, выражение и поморщился.
– Не торопись, – по-своему поняв его неудовольствие, вздохнул собеседник, – дом твой никуда от тебя не убежит. До утра еще далеко, успеем наговориться, напиться и протрезветь. Немало что успеем. Ну как, принимаешь приглашение?
Все-таки он был русский человек, к тому же земляк, и за одно это можно было простить ему многое. Дмитрий неуверенно усмехнулся:
– Знаю я эти ваши казино, глазом не успеешь моргнуть, как обдерут до нитки, а за долги в каталажку посадят…
– Честно скажи, ты хоть раз в казино заглядывал? – Глянул Михаил чуть ожившими глазами. – Хотя бы из одного интереса, как люди там время проводят? А если не был, так не суди. К примеру, я в казино хожу не для того, чтобы выиграть или проиграть, а воротить прежний вкус к жизни. В Европах, знаешь ли, жить скучно, здесь мало что происходит, не хватает перцу. Не то, что у нас, – споткнулся на слове и тут же поправился, – вернее, у вас. Я еще не забыл эти чудные ощущения: если и выпадет спокойный денек – начинаешь озираться – не случилось ли чего? Так едем или нет?
– Да нет, спасибо, не игрок я, азарт при себе держу.
– А чего же ты тогда тут делал? – искренне изумился Михаил. – В этих отдохновенных местах без азарта и муха не летает. Здесь жизнь бурлит, кипит, наружу просится, несмотря на то, что тесновато ей, – разом окинул он тесно сомкнувшиеся черепичные крыши средневековых домов, узкие извилистые улицы, утекающие к подножию остроконечных горных вершин.
– Работал, – коротко ответил Дмитрий.
– Странно, сюда люди отдыхать едут, на худой край подлечиться. Впервые слышу, чтобы тут работу искали. Так чем же ты здесь все-таки занимался? – спросил он, на ходу увлекая за собой Дмитрия.
– Почему здесь? Я везде одним и тем же занимаюсь, людей лечу. Доктор я, – и тут же подумал, что всю прошлую ночь занимался делом, которое тоже несет исцеление. Только таким редким лекарством врачуют душу.
– Странно, не очень-то ты похож на лекаря, – недоверчиво проворчал Михаил и махнул рукой. – Впрочем, какая разница. На поверку многие оказываются не теми, за кого себя выдают.
– Все просто, надо не казаться, а быть, – испытывающе произнес Дмитрий.
– Не покажешься, не оценят, – возразил Михаил. – Вот если ты, допустим, пришел бы ко мне в фирму устраиваться, мне бы одного взгляда хватило, чтоб тебе отказать. Ты не обижайся, но подать ты себя не умеешь, да и не хочешь, наверное. Для таких, как ты, важнее, что там, в груди, от всех сокрытое. Или не прав я?
Дмитрий задержал взгляд на Михаиле: застывшее выражение его глаз так не сочеталось с пластичными движениями быстрых рук, а в его вялый голос нет-нет да вплетались жесткие властные нотки.
– Ты тоже на коммерсанта не очень похож.
– О том и говорю, мир прост лишь для дураков. Разве мог я в своем босоногом детстве представить, кем стану и как начну куролесить? Да разве я один такой? Целая страна вдруг опять отчуралась от всего прожитого и пошла вразнос. Такое в самом жутком сне не приснится.
– Не говори за всех, – вставил Дмитрий. – Ты здесь видно совсем от жизни отстал. Нашим людям непросто заново выучиться работать на себя, а не на весь мир. Хотя бы этому для начала. С отвычки не у всех получается, но и эту науку освоим. Не боги горшки обжигают. А насчет сна – всякий нормальный человек, испытав потрясения, тривиально хочет покоя, а не бежать впереди планеты всей.
– Хотелось бы верить, – протянул Михаил, – в свое время я мечтал работать лишь в перерывах между отдыхом, а теперь вкалываю как заведенный. Сюда же вырываюсь раз в году на неделю. Когда уж совсем невмоготу, когда дышать становится нечем. Тут горы, озеро плещется, не наше славное море, конечно, но хоть какое сердцу успокоение, – вновь ровно без всякого выражения вымолвил он, не меняя выражения похолодевших глаз. – Мне этого достаточно, а потом меня тут знают и любят. Вернее не меня, а мои марки или франки. Как завтра станут любить мои евро.
