В весенней тайге меж тем жизнь продолжалась во всем своем великолепии, положенном ей от рождения: набухали почки, готовились выстрелить клейкие листочки, хмельные соки бродили в стволах деревьев, земля живительными соками поила корни трав, радовались теплу звери и птицы. Вовсю токовали глухари, их горячие любовные песни наполняли сердце восторгом и тревогой. Эти утренние часы, пролетающие, как один миг, одни они помогали забываться Андрею: теперь он дневал и ночевал в тайге, охранял токовища, которых у него по официальной бумаге было три, а четвертое держал только в памяти. Его нашел он совсем недавно, в марте, когда на солнцепеке уже отвердел снег. На поляне, спрятанной в глухом местечке, увидел, как чертят снег крыльями глухари – верный признак, что скоро здесь раздастся призывный голос древних птиц.
Всего на день оставил Андрей свой участок без присмотра, на праздник Победы вышел из лесу, и эта малая поблажка дорого стоила ему. На следующее утро на самом обжитом токе не досчитался одиннадцати птиц. Было отчего прийти в отчаянье, но после того, что случилось с Игреневым, сердце приняло еще одну горестную весть без надрыва, с какой-то глухой тоской и безнадежностью.
И так он дожил до начала лета: опустошенный и отчаявшийся…
Глава 16
Белым июньским утром Андрей проснулся с ожиданием счастья, так долго обходившего его весь этот нелегкий год. Он и глаза открыл, томимый какой-то неотвязчивой мыслью. Лежал и думал, что еще неделю назад исполнился год, как он приехал на остров, и сколько разных событий произошло за это время. И вдруг непонятно отчего решил, что отныне совсем не так потечет его жизнь. И тут же вспомнил, какой добрый дух навеял беспричинную радость. Вчера встретился на причале с незнакомыми ребятами-яхтсменами. Два ярких паруса вспыхнули у мола после полудня. Он, едва завидев их, поспешил туда. Вдоволь налюбовался парусниками, легко покачивающимися рядом с примелькавшимися ботами-работягами. Был приглашен в каюту. Просидел с загорелыми мускулистыми парнями до полуночи, всласть наговорился, чуток завидуя их свободе и независимости. Теперь он радовался каждому хорошему человеку, как ясному дню в затянувшейся непогоде. Где-то они сегодня будут беззвучно скользить в необозримой синеве воды и неба?
В комнатке, где он спал, было одно наспех и неумело кем-то выпиленное оконце. Робкое утро посылало в него слабый свет, и был он каким-то особенным сегодня: нежным, дрожащим. Андрей приподнялся, глянул в окно и сразу понял, что это ожила старая корявая яблоня, ветви которой давно уже оделись в молодой лист, да никак не могли заняться белым огнем. Здесь, на острове, в холодном море, запаздывало любое время года, но пора цветения обрушивалась бурно и яростно. Старое дерево проснулось, даже изуродованная топором полузасохшая ветка на его теле покрылась белыми бутонами.
Редкая хорошая минута выпала ему, и Андрей не торопился вставать, одеваться, бежать на причал, где скоро затрепещут паруса на утреннем ветру – парни сегодня уводили свои яхты дальше на север, а он обещал их проводить. Солнечный свет пробился сквозь снежную кипень яблони, ворвался в полутьму комнаты тонкий ликующий луч, уперся в беленую стену, и в нем беспорядочно закувыркались невесомые пылинки.
«Плохой день не может начаться с такого хорошего утра», – поднялся Андрей с такой мыслью, наспех позавтракал и с ней же сбежал по лестнице во двор. В лицо ему ударил крепкий ветер, и он порадовался, что прогноз на погоду своим новым знакомым выдал правильно – легко будет им идти по морю. Ясно и прозрачно было в небе, ослепительное солнце еще не успело нагреть землю, и с нее струились вверх потоки воздуха, на которых так любят парить птицы. Огородами он вышел к тропинке, поднялся на гору и побежал по крутому склону к причалу, чувствуя прилив сил. И лишь ненадолго замедлил бег, когда на пути встретился выжженный пустырь, где когда-то стоял барак, сгоревший прошлым летом. На зеленой скатерти склона зияла черная дыра, как будто кто-то ткнул гигантской папиросой в нее и оставил безобразный ожог. Андрей не замечал пепелище с тех самых пор, как случился пожар и он ходил к участковому выручать незадачливого Спасибо. Зимой пустырь засыпало снегом, а весна принесла пожар другой, опаливший его самого. Еще несколько дней назад никто бы не рискнул поверить, что когда-нибудь что-то может вырасти на этой обожженной земле, а смотри-ка, пробились среди гари ледащие бледные травинки, потянулись к свету, и земля медленно, трудно оживала вновь. Угарный запах еще исходил от закопченных кирпичей печи, провалившейся в погреб, от обугленных бревен и головешек. Но очень уж по-хозяйски подбиралась трава к самой сердцевине отбушевавшего пожарища, затягивала рану. И от этого укрепилась радость в Андрее, в нем самом в это славное утро возрождалось сильное, свежее, как эта могучая трава, отступало гнетущее чувство никчемности и слабости, беспомощности изменить мир, жизнь обретала иной смысл, несла события, которые уже зрели вокруг и скоро должны были свершиться.
Андрей легко бежал по склону, и если бы остановился на минутку, может быть, успел бы окончательно додумать свои мысли: «Нельзя человеку жить одними страданиями и болями – противно это его природе и природе вообще. Силы для жизни берет человек в любви и красоте, в своем участии в создании добра и милосердия».
Он уже поднялся на вершину и с высоты увидел: яхты, расправив паруса, покачивались на прозрачной зеленой воде, зарывались носом в волну, словно вглядывались в глубину, и выпрямлялись – звали за собой на вольный простор. Андрей ринулся вниз, спеша попрощаться с ними, и так бы на одном дыхании долетел до причала, если бы круто спадающую к молу тропинку не пересекла девушка. Тоненькая и светловолосая, она неторопливо наискосок спускалась с ведрами к морю, ступала босыми ногами по траве и камням мягко, невесомо, не шла, а парила. Будто сама чистота вызрела в тихих деревенских избах, где дышится легко и свободно, живется неторопливо, думается несуетно, ступила за порог и пошла гулять по белому свету да вот нечаянно наткнулась на него, на Андрея. А он, ошеломленный неожиданной встречей, зачарованно смотрел, как плывет в белом солнечном свете незнакомка, и щемило сердце, что растает этот сон, растворится в прозрачном воздухе видение.
Но девушка остановилась, повернулась к нему, по-земному нетерпеливо помахала рукой: видишь, иду с пустыми ведрами, не хочу переходить тебе дорогу, – понял Андрей и, не сдерживая беспричинную радость, пробежал мимо, оставив в памяти нежное, хрупкое лицо, легкую улыбку, пронизанные светом волосы.
И там, на краю мола, соединилось, наконец-то, в одно целое и светоносное утро, и вольные, как птицы, яхты, которым успел помахать рукой, и эта девушка. Все это наполнило его так давно забытым душевным покоем, новой молодой силой. Умом он поймет случившееся позже, а пока пела, носилась в нем неуемная радость от щедрости жизни.
Пришел вечер, и впервые отдал его Андрей не делам, не заботам, не книгам, а бесцельной прогулке по поселку, окутанному мягкой июньской ночью. Но даже когда очутился у манящих ярких окон клуба, еще не мог признаться себе, что все это время ищет встречи с незнакомкой. Из раскрытых дверей доносилась музыка, голоса, и его неудержимо потянуло к людям. Перешагнув порог, Андрей оказался в большой комнате, где с треском катались бильярдные шары по зеленому сукну стола. Из глубины полутемного зала выплескивалась жаркая тягучая мелодия, несколько пар прятались в танце. Возле бильярда стоял с кием в руках Гошка, Андрей шел к нему, ловил удивленные взгляды знакомых ребят – впервые видели они его в увеселительном заведении. Ему оставалось сделать три последних шага, когда он заметил рядом со входом в зал ту, ради которой изменил своим привычкам. В сердце вновь мягко и щемяще отозвалась утренняя радость.
