Он уже почти дошагал до дому, когда приоткрылась калитка в высоких воротах соседней избы и оттуда робко выглянула старушка, которую он уже видел, да не успел познакомиться. Старушка в упор смотрела на него, и Андрей не смог пройти мимо не поздоровавшись, как-то не ответив на ее внимание. Пришло на ум спросить у соседки соли и тем сгладить неловкую минуту первого знакомства.
– Есть соль, заходи по-соседски, – оживилась бабка. – Да ставь мешок сюда, в холодок…
Андрей с любопытством оглядывал просторный двор: дом, срубленный из лиственницы, крепкие еще постройки внутри его. Но какой-то слабый налет запущенности и разора лежал на всем этом: болталась на одном гвозде и ржаво скрипела раскачиваемая ветром калитка в огород, вываливалась из-под навеса груда хламья, весь этот неподметенный, неухоженный двор наводил на эту мысль.
– Найдется у меня соль, куда мы без соли, – приговаривала бабка, словно спешила угодить гостю, словно долго изнывала в безлюдье и безделье, а вот, наконец, нашла заделье и рада этому. – Да ты, поди, и пластать-то рыбу не умеешь? – спросила она и, не дождавшись ответа, кивнула утвердительно, согласившись с собой.
Потрепанная, потерявшая цвет кофта болталась на старухе, мятая темная юбка прикрывала до щиколоток ноги, обутые в разбитые боты. У Андрея рубашка взмокла от жары, а ее точно знобило в этом наполненном солнцем дворе. Тень на землю бросали высоченные ворота, надежно отгораживающие от улицы, от посторонних глаз.
Андрей присел на завалинку, прислонил голову к прохладной стене тепляка, сухие, прокаленные солнцем волосы приятно тронул холодок. Непонятно и противоречиво было настроение: отталкивала неухоженность глухого двора, странная бабка, но и тянуло в то же время узнать и понять, как и отчего живут здесь люди, допустившие в свое надежное подворье пока еще едва уловимый приторный запах тлена. Поскрипывала калитка в огород, и в проеме виднелись заброшенные грядки, заросшие осотом и пыреем. Сонный покой окутывал Андрея, подавлял острое, тревожное ощущение разора.
Старуха ушла в сарай за солью и, когда неслышно опять вынырнула из полутьмы, вслед за ней, показалось, гуще ринулся все тот же запах затхлости. Андрей смешался – так бесплотно возникла на пороге старая женщина.
– Тебя, парень, как зовут-то? – спросила она его.
– Андрей. А вас?
– Зови меня Таисия…
– А по отчеству?
– Таисия и все, – надломился ее голос. Сейчас она стояла посреди двора, и солнце беспощадно высвечивало каждую морщину на ее лице. В прямые жесткие, когда-то смоляные волосы густо вплелись седые изжелта нити. Припухшие глаза слезились, будто собирались вот-вот заплакать да не могли, мешала маслянистая пленка. Бледные губы кривились горько и виновато. Во всем ее облике таились безысходность и покорность.
Рабскую преданность своей судьбе прочитал Андрей в ее глазах, но не мог еще понять своим неопытным сердцем, отчего страдает человек, отчего ведет себя так, словно занял чье-то чужое место в жизни и теперь ожидает, что придет хозяин и надо будет уйти, а куда – неведомо. Наверное, больше всего нуждалась эта старая женщина в участии, в собеседнике, кто мог бы терпеливо выслушать немудреный ее рассказ – хоть на мгновение, да почувствовать себя человеком, таким же, как все. Разве что чуток заплутавшейся в этой жизни, растерявшейся, не сумевшей собраться с силами, чтобы выпрямиться. Догадки эти прятались в Андрее где-то глубоко, в подсознании, а голову мучили другие мысли: отталкивающие, неприязненные. «Похоже, старуха пьет», – заключил Андрей и поднялся с завалинки.
– Мне пора.
– Пошли в сарай, я там все уже приготовила, – сказала бабка как о давно уже решенном деле. – Старик мой ночь промышлял, тоже маленько рыбы добыл, засолил да и угомонился, на пару с Венькой кровати давят. Венька-то дрыхнет, беспутный, чтоб ему черт душу испластал, а то помог бы. Такая радая была – устроился, наконец-то, грузчиком в сельпо, да только и продержался, пока красную не завезли. Кто ж его, такого работничка, держать там будет, – тихо говорила она, с опаской поглядывая на задернутые занавесками окна, где спал тяжелым сном сын.
Андрей не сразу и сообразил, о ком это она рассказывает, и знать не знал, что у Спасибо, не раз уже забегавшего к нему на огонек, есть имя – Венька, – которым звали его в поселке, наверное, только мать да отец.
В сарае пробивались из-под крыши солнечные лучи, резали, рассекали на полосы полутьму, и невесомые пылинки красиво и беспорядочно плавали в потоках света. На грубо сколоченном столе, крытом старой клеенкой, лежали два ножа, побуревшая разделочная доска, стояли банка с серой солью и большой эмалированный таз. Старуха придвинула ближе к столу грязное ведро, ловко выбросила из мешка на столешницу рыбину, чиркнула ножом по белому брюху, вывалила внутренности, зачерпнула ладонью соль, щедро промазала изнутри и бросила омуль в таз.
– Понял, как надо рыбу пластать? Ну, давай работай, а я пойду по хозяйству управлюсь.
Скользкие омули долго не давались Андрею, но вскоре он приноровился вспарывать и солить и стал прислушиваться, что делается во дворе. Старуха, похоже, вовсе не собиралась заниматься домашними делами: бродила по двору, разговаривала сама с собой. Вскоре заглянула в сарай, с минуту наблюдала, как он пластает рыбу, не выдержала, взялась за нож и ловко посолила десяток омулей. На большее ее не хватило, и она опять ушла во двор. Минут пятнадцать Андрей не слышал ее шагов, а когда на дне мешка осталось несколько рыбин, старуха появилась вновь. Хитро поблестела глазами, жеманно подобрала губы и вдруг вынула из-под полы кофты непочатую бутылку водки.
– Выпьем с устатку по стопке, за знакомство, пока мой старик спит, а то ругается страсть, когда я маленько пригублю…
Руки ее суетливо двигались, оглядываясь на запертую дверь, она торопливо доставала из отвисшего кармана кофты граненую рюмку, ломоть хлеба, кусок прошлогоднего сала, смятый пучок лука. Выкладывая угощение на стол, Таисия все время просительно и жалко заглядывала ему в глаза, и сил не было отказаться от выпивки. Теперь Андрею ясно было, почему так обрадовалась она его приходу – вовсе не новый человек был ей нужен, чтобы скрасить одиночество, – гость, с которым можно разрешить себе достать бутылку.
Из путаных рассказов Спасибо он знал, что старик в молодости пил страшно, но несколько лет назад бросил запойную жизнь, мог не брать в рот водки целый год, но стоило в праздник выпить рюмку, слетал с катушек и пьянствовал беспробудно неделю. Про сына и говорить не приходилось – тот бывал трезвым по большой необходимости.
Андрей молча взял рюмку, поднесенную дрожащей рукой, и выпил, внутренне досадуя на себя за мягкотелость. Липкие кровяные пальцы запачкали граненое стекло. Старуха тут же наполнила рюмку до краев, медленно выпила. Делала она это – чисто по-бабьи, вытянув губы и зажмурив глаза. Рыбу они допластали в четыре руки, за это время хозяйка успела еще раз приложиться к рюмке, и бутылка ополовинилась. А когда Андрей слазил в холодный подпол, спустил туда тяжелый таз с рыбой и выбрался наверх, бабка смотрела на него ясными чистыми глазами. Другая, помолодевшая женщина сидела на табуретке возле стола, куда подевались ее робость, неуверенность и страх. «Опьянел я, что ли, с рюмки-то?» – с удивлением спросил себя Андрей.
