– Чего утащит? – не понял Гошка. – Денег, что ли? Так тьфу на них, и утерся. Сегодня нет, завтра будут. Толкну пару ящиков рыбы на сторону, никто и не узнает – пришел невод с тиной морскою. Скажешь, у государства украл? Но нам, слава богу, давно вталдычили, что государство – это мы, все наше, значит. Ты ж сам сегодня на этом городского подловил. Ведь людям тут, на острове, негде омуль купить. Верно? Продадим, еще и спасибо скажут. Вот тебе и вся справедливость. Скажешь, что у себя самого из кармана вытащил? Ну да хрен с ним, не обеднею, своего не жалко.
– Одно забываешь, не на себя работаешь, чужие деньги прикарманиваешь.
– Не-ет, деньгами не беру, предпочитаю горючим…
– Пусть так, но считаешь, что это справедливо?
– Ну, елки-моталки, опять договорились, что за денек сегодня, – заволновался Гошка. – А ты хоть раз тягал сети, загибался от ревматизма? Водкой берем за рыбу, все равно, что продукт на продукт меняем. Для того, чтобы нормально работать, на холоде не крючиться. Правильно я, мужики, говорю? – повернулся он к парням, которые уже перебрались поближе к занимательному разговору, лениво развалились на брезенте, дремали вроде, – такая благодать от солнышка была разлита по лицам, что, казалось, все эти высокие материи ничуть не интересуют их.
– Хорошо, – никак не мог успокоиться бригадир, – что же делать, по-твоему? Где искать такую справедливость, чтобы всем хорошо было, тепло и сытно? Чтобы никого не обидеть и себя не забыть?
– Не знаю, одно ясно – паскудно живем, не думай, и я тоже не лучше других. Все ловчат, и мы приноравливаемся, как бы за спасибо прожить, ничего в отдачу. Самые справедливые и то не могут без обмана прожить, с совестью не поторговаться. Все боимся, как бы не продешевить, особенно в малости. Знаешь, мне иногда кажется, что открой ученые секрет бессмертия, не достанется вечная жизнь даже самым умным и нужным людям. Сперва оделят себя власть имущие, потом причиндалы их, барыги разные. Оделят да и спрячут секрет. Опять смертным станет человек.
Слева уже тянулась длинная белая коса, узкий серп ее упирался острием в склон крутой сопки, заставленной постройками. Белело пятнышко здания дизельной электростанции, стрелкой вдавался в море мол. У причала птичьей стайкой сгрудились рыбацкие суденышки – вся флотилия была уже в сборе, один Гошкин бот задержался. Мотобот описал дугу, вошел в залив и точно притерся к борту такого же потрепанного собрата – скользнул в нескольких сантиметрах, налег бортом на автомобильную шину, свисающую по стенке причала. Приехали.
Скрипела ручная лебедка, пятился с раскрытым задним бортом грузовик. И уже плыли над головой мокрые ящики, заполненные рыбой. Откуда-то появились незваные помощники, суетились у борта, помогали, подчеркнуто уважительно обращались к бригадиру и не особенно заботились о своем бичевском достоинстве.
– Вот она, твоя справедливость, – не удержался, подковырнул Гошка. – Вот у кого полное согласие в жизни: они никому не нужны, и им никто не нужен. По пятку хвостов с бота возьмут за работу, и сыт, пьян, нос в табаке.
– Прошло и забыто. У меня сейчас другим голова занята – устраиваться где-то надо.
– У меня поживешь первое время, нашел заботу, – тотчас откликнулся Гошка. – Места хватит.
– Не люблю людей стеснять.
– Ну-у, если стеснять, то конечно, – отвернулся Гошка, – все-то ты не можешь, под все принцип подводишь. Жми тогда в гостиницу, скажи тетке Анастасии, что я за тебя просил. Она мне родня, не откажет.
– Ну вот, а ты боялся, – засмеялся Андрей, перебрался с бота на причал и пошел прямиком в гостиницу, как он помнил: старый барак на окраине поселка, в каждой комнате которого проживало сразу по шесть человек.
Впечатлений ему этот день принес через край, так что, едва устроившись, он завалился спать да и проспал до самого вечера. А когда открыл глаза, в ушах все еще постукивал движок мотобота, на котором он прибыл сюда, и не сразу сообразил, что это работает поселковая электростанция. В окно глядело красное солнце, стекла горели жарким пламенем, песчаная улица медленно наливалась медным огнем, багровели золотистые тела сосен, не тесно расставленные у домов. Андрей поднялся и пошел разыскивать старшего охотоведа Темникова. Тот должен был определить его на участок, выдать карабин, мотоцикл, помочь с жильем – все то, что обещал ему еще вчера начальник управления.
Дом охотоведа нашел быстро, по одной подсказке, и знакомство с Родионом Петровичем вышло скорым, легким. Радушно встретил его Темников, без особого пригляда, авансом объявил, что с таким парнем сработается. Андрей с радостью принял щедрое опекунство и уже на следующий день занял отведенную ему в старом доме квартиру. «Для начала сойдет, а там посмотрим, как работать будешь», – обнадежил его Темников.
Теперь жизнь вывела его на другой виток, теперь у него было свое жилье, которое с легкой руки Темникова поссовет выделил ему в громоздком неуклюжем доме на окраине поселка, у самой горы, обратный склон которой отвесно обрывался в Байкал. Нравилось Андрею неторопливо подниматься к себе по крутой лесенке – кто-то с умом устроил под самым чердаком небольшую комнату да кухоньку. А отдельный вход и вовсе делал его человеком независимым, самостоятельным, как и положено тому, кто сызнова начал свою жизнь. Нравилось тихими ночами прислушиваться, как море наваливается упругой грудью на камень-гранит, бьется, подтачивает обрывистый берег. Дыхание его было беспокойным, но не беспорядочным, и Андрей скоро привык к тягучему ритму холодных волн.
Глава 13
Прошло полмесяца с того времени, как он принял егерский участок у Онучина и понемногу стал входить в дела. С утра уходил в тайгу, возвращался поздним вечером и вскоре понял, что дальше так жить негоже – питаться всухомятку, на ходу. На еду он был неприхотлив. В детстве, в деревне, разносолами не баловали, в армии тем паче, а уж в студенчестве – и говорить не приходилось. Можно было кормиться в поселковой столовой, но это было несподручно: открывалась она поздно, а закрывалась рано. И потому один из дней он пожертвовал на магазин. Две молоденькие продавщицы томились бездельем за прилавком и рады были угодить каждому посетителю, но ничем порадовать не могли – полки, заставленные пирамидами консервных банок, пачками вермишели, нагоняли тоску и на них. «Вот так сделал запас продуктов, – огорчился про себя Андрей, – вот так наготовил себе еды». Но оказалось, что он не зря зубоскалил с девчонками, получил от них дельный совет сходить на рыбзавод, выписать в конторе рыбы, да омуль брать не соленый, а просить свежий, потому как свежий в два раза дешевле. Так он и сделал. И на складе Андрею сверх меры щедро нагребли в мешок крупных омулей, на выбор из ящиков, только что привезенных со ставного невода. Он поблагодарил кладовщицу, взвалил тяжелую ношу на плечо и пошел мимо пирса, где посвистывал свежий, пахнувший рыбой ветер, где чайки, поддерживаемые им, скользили тяжело и лениво – откормились за путину. Андрей шел и смотрел, как деловито суетятся у ботов люди: ворочают ручную лебедку, тянут вверх прочно схваченные тросом мокрые ящики, ставят в кузов грузовика. Боты разгружались быстро: не успеет лебедка перенести с палубы на берег два-три ящика, редко больше, как тут же к стенке причала спешит другое суденышко. Рыбаки ходили сейчас в море скорее по инерции, не желая расставаться со ставшим привычным распорядком трудной, но вольной жизни, со своей значимостью, которая, хочешь-не хочешь, всегда прерывалась до осени, до нового подхода рыбы. Издали его заметил Гошка, помахал, подзывая, рукой – заходи! Андрей отказался, свернул за угол, стал подниматься по дороге к своему дому. Купить-то рыбу купил, а что с ней делать, не имел понятия: хранить омуль было негде, ни подвала, ни холодильника, и солить самому ни разу не приходилось. А обращаться к Гошке с такой пустяковой просьбой посчитал зазорным.
