– Салют, Витто, ты как?
– Зашибись, Джек. Все путем. А у тебя?
– А меня спрашивали про ворот. Катастрофа. Темный лес.
– На курсах кройки и шитья?
– Нет, на физике. Ворот, ворот… Типа рычаг.
– От ворот поворот.
– Кому он вообще нужен?
– Никому. Как и рационализация неравенств.
– Ладно, замяли. Зачем вообще эта школа? Учим какую-то хрень. Зато научились не попадаться с несделанной домашкой.
– И стрелять у девчонок бутеры.
– Школа жизни.
– Типа того.
– Ага.
– А я бы сейчас все отдал за чоко-пай.
– Я тоже, – вздохнул я. – Я бы даже твою собаку продал.
– Не, собаку нельзя. Чем я буду оправдываться, что не сделал домашку?
Я покатился со смеху, он тоже.
– Слушай, может, на великах сгоняем? – предложил я.
– Куда?
– Да без разницы. Мне нужно мозг отключить.
– У тебя есть мозг? – встревоженно спросил он.
– Я заеду.
– О’кей.
– До скорого.
Я положил трубку и спустился в гостиную.
– Я пошел, – сообщил я родителям, которые еще сидели на кухне за столом и о чем-то беседовали.
– Куда?
– К Витто. На велике.
– Уроки?
– Сделал.
– Когда?
– В школе. Не было этой, по искусству.
– Этой чего? – Папа притворился, что не понял.
– Учительницы.
– Когда вернешься?
– Позже.
– Да ты что? – Папа округлил глаза. – Серьезно? А раньше никак?
Я помотал головой и вышел во двор за великом.
Витто ждал на улице возле дома, прислонив свой черный велик к столбу. Мы принялись болтать и через час очнулись уже на другом конце города (правда, чтобы оказаться на другом конце Кастельфранко, много времени не требуется). Здорово ездить вот так, бесцельно: когда никуда не направляешься, не рискуешь заблудиться. Мы без особого интереса обсудили неожиданно выросшую грудь его одноклассницы Мартины, поговорили о загадочной аналогии между поражением «Голден Стейт Уорриорз» и нашим проигрышем в последнем баскетбольном матче, о новом диске, принесенном тетей Феде, и о том, какие идиотские вопросы задают иногда в Yahoo! Answers.
Ближе к вечеру мы зарулили к Витто. Его мама накормила нас полдником, а потом мы поиграли на приставке в FIFA. «Сассуоло» – «Фрозиноне». У меня на передовой, как обычно, Кателлани и Нозелли, у Витто – Санторуво и Стеллоне. В самом конце первого тайма, когда Кателлани впечатал мяч в штангу, я спросил:
– Слушай, Витто, ты ведь знаешь Пьерлуиджи Антонини?
– Это Носатого, что ли?
– Ну.
– Еще как знаю. Он рядом с моей бабушкой живет.
– Он ведь трепло, да? Или нет? Когда он говорит, впечатление такое, будто он знает все на свете.
– Он и знает. Его от нормальных людей изолировать надо.
– Просто он наговорил мне тут про Джо…
– Типа?
Я уже собирался пересказать ему про болезнь, смерть и так далее, но тут Кателлани забил, и я взревел от восторга. А как иначе? Волшебный гол, с подкруткой, из-за пределов штрафной; от таких голов теряешь дар речи и можешь лишь фонтанировать раскаленной лавой – месивом из гласных и согласных. Сорвав с себя футболку, я два раза обежал вокруг дивана.
Когда я уселся на место и пошел второй тайм, Витто спросил:
– Ну и?
– Что?
– Что тебе сказал Носатый?
Я передернул плечами:
– Да так, ничего. Нес муть всякую.
– А-а. – Он отбил головой мой пас в центр штрафной. – Он только это и умеет.
* * *
Следующие два месяца выдались странными. Очень странными.
* * *
Примерно как если бы я играл в футбол в гидрокостюме и на роликах, с бейсбольной перчаткой на одной руке и с метелкой для керлинга в другой. Два месяца я вообще не понимал, что происходит. Я был словно подарочный набор на Рождество: тут вино, тут кекс, тут орешки, тут конфеты… Настроение у меня менялось каждый день. По многу раз.
Практически единственной моей опорой оставалась тогда тетя Феде.
Федерика – мамина сестра – в то время играла на бас-гитаре в Northpole, которых я уважал почти как «Нирвану». Когда Deftones слизали обложку их первого альбома для своего Around the Fur, разразился настоящий скандал; фанаты Northpole жаждали мести и требовали уголовного преследования. В общем, тетю Феде я в некотором роде боготворил. Она жила звуковыми волнами, высокими частотами и тонкими вибрациями. На завтрак у нее был рок, в обед она читала NME на фоне венецианских мостов (она работала в Венеции), а вечером принимала душ из кантри-фолка. Они с дядей Паоло, вокалистом Northpole, жили вместе. Неофициально. Они говорили, что брак заключают в сердце и что им и так хорошо. А бумажки эти никому не нужны.
Они снимали дом, в котором раньше жили мы. Когда у нас еще не было Джованни. Теперь дом познакомился с контркультурой и ароматом пачулей, повсюду были индийские украшения, фигурки Будды и все в таком духе. В четырех стенах сосуществовали Индия, Непал, Тибет и Восточный Китай. Дядя Паоло учил меня играть арпеджио из Stairway to Heaven, а я во время урока поглядывал по сторонам, поражаясь тому, насколько кардинально здесь все изменилось.
Когда Феде приходила к нам, она обязательно приносила мне послушать какой-нибудь новый диск.
– Привет, тетя! Что у нас сегодня?
– Нил Янг. – Она положила диск на письменный стол.
– Лучший трек?
– Первый, Hey Hey My My… – Она прислушалась: – Там у тебя The Smiths?
– Ага.
– И ты их слушаешь, когда делаешь домашку?
– Да. А что, это плохо?
– Да нет, не то чтобы плохо… Не плохо, конечно, но ими же, блин, нужно наслаждаться! Как бокалом хорошего сухого! Это не какой-нибудь там сок. Их нужно смаковать. Выделить время, создать соответствующую обстановку. Hand in Glove, к примеру: вслушайся в текст хорошенько.
– Ладно, тетя.
– Договорились?
– Договорились.
– Эти я забираю?
– Какие?
Она вытащила из кучи Doors и Depeche Mode.
– А, да.
– Ну и как тебе?
– Офигительно!
