Город принял эту новость крайне неоднозначно. Очень уж сильно врос Ваня в жизнь столицы Великого княжества. Ведь он не жадничал и привлекал к прибылям многих. Мог разместить заказы у кузнецов по схеме распределенной мануфактуры? Размещал. Где-то частично. Где-то целиком. Да и на подарки не скупился. Вон весь городовой полк Москвы так или иначе имел компоненты снаряжения, сделанные на подворьях княжича. Кое-что приобретенное, но большей частью дареное. Особенно он отличился в массировании scale male, то есть чешуйчатой брони, собранной посредством кольчужных колец. Она без всяких оговоров вошла в каждый столичный дом воинский, заменив почти полностью обычные кольчуги.
Масла в огонь подливало еще и то, что митрополит бежал к княжичу, опасаясь измены людей, «впавших во дьявольское искушение». О чем верные слуги Феофила сумели сообщить всему честному народу. И именно их усилиями народ вынудил изменников в рясах отойти в Кремль.
Таким образом, Борис Васильевич оказался фактически в осаде. Городовой полк его не принял. Кое-кто, конечно, перешел на сторону, соблазнившись посулами. Но основная масса бояр решила подождать возвращения княжича Ивана. В нем они не только выгоду свою видели, но и угрозу. О том, что малец – славный вояка, уже знали многие и проверять его таланты на своей шкуре не спешили…
Бояре, купцы и прочий люд, не принявший Бориса Великим князем, в первые же дни кризиса выехали из Кремля, осев в посаде. Оставаться в Кремле они опасались, полагая, что их недруги могут воспользоваться этим и обвинить их в пособничестве изменникам. Посему не только выехали, но и рвение в неприятии новых властей проявили изрядное. Даже продовольствие прекратили подвозить, вынуждая сторонников «воровского князя» сидеть на подножном корму и крепостных запасах.
Борис пытался вести переговоры, но все тщетно. Ни бояре, ни купцы, ни посадские слушать его не хотели. Даже в вопросах поставки еды. Они просто боялись брать деньги из рук вора, подлостью захватившего престол. Они опасались, что княжич за такую жадность по головке не погладит. Это ведь были его деньги, и было бы странно принимать их в оплату снабжения врагов Вани.
О том же, что расплата придет, неустанно напоминал Даниил Холмский. В отсутствие княжича он командовал его конницей и тремя сотнями пеших солдат-новобранцев, набранных по весне. И без дела он не сидел. Укрепленные подворья готовились к обороне, солдаты тренировались, конные ратники – блюли службу, выходя в патрули. Именно Даниил настоял на том, чтобы город охранялся отрядами княжича, усиленными представителями городового полка и купеческих дружин.
Но и на этом кризис не остановился, продолжая стремительно развиваться. Потому что через две недели после его начала к столице подошло войско короля Польши Казимира IV Ягелонна, бывшего по совместительству и Великим князем Литовским. Подошло, но в посад не вступало, остановившись на подступах. И Даниил Холмский этим незамедлительно воспользовался. Следуя инструкциям княжича, его люди начали возводить баррикады на улицах городов.
Углядев новую беду и понимая, что при нападении поляков и литвин в Кремле укрыться не получится, в дело активно включились горожане. На третьи сутки от подхода Казимира крепкое кольцо баррикад окружало весь посад. Более того – для защиты от вылазок «воровского князя» горожане полностью перегородили выезды из кремлевских ворот. Даниил Холмский им это подсказал. Ваня много сил вкладывал в его развитие, и тот уже имел представление о том, как Гай Юлий Цезарь смог взять Алезию, несмотря на многократное численное превосходство галлов. Вот и постарался повторить схему, опираясь на в целом позитивно настроенных горожан.
– Похоже, он не собирается нас спасать, – произнес хан Ахмат, стоя на стене Кремля рядом с Борисом Васильевичем.
Попав почетным пленником в Москву еще с Иваном Васильевичем, Ахмат был освобожден своим союзником – Борисом – после приснопамятного пира. И теперь проживал в Кремле на правах почетного гостя. Ехать в степь просто так было пока рискованно. Когда же стало понятно, что и в Москве оставаться – так себе идея, оказалось уже слишком поздно куда-то бежать.
– Вон, – продолжил Ахмат, – лагерем встал. Только подходы к городу не обкладывает. Он чего-то ждет.
– Или кого, – тихо произнес подошедший священник. – Феофил не просто так сбежал. Наверняка отправился за княжичем и постарается вернуть его.
– Тогда чего ждет Казимир? – нахмурился Борис. – Разве не время объединить наши силы?
– Мыслю, Казимир не спешит ввязываться в городские бои. Видишь, как много войска он привел? Он боится княжича. Но собирался явно спешно. Прибыл только с конницей. Спешил. Опасался не успеть.
– Так он что, все знал?! – ахнул Борис.
– Иначе бы он так быстро тут не оказался. Да еще с таким войском. Слышал я, что Казимир опасался татарского вторжения и войско собирал его отражать. Брат твой еще переживал. Думал, как бы король в спину ему не ударил. Видимо, у Казимира тут, на Москве, были свои люди. Они весточку и подали.
– А он сам?
– Так под Смоленском стоял, где же еще? – усмехнулся Ахмат. – Наверняка туда отошел, как узнал о моем поражении.
– Проклятье!
– Понял, княже? – мрачно спросил священник.
– Он не собирается со мной договариваться… – глухо прошептал Борис.
– Он ждет твоего племянника, чтобы разбить его и заключить с ним договор. Поражение должно способствовать сговорчивости. Сам видишь – вон какое войско король собрал. Даже это дьявольское отродье не устоит перед таким могуществом.
– Дьявольское?! – резко развернувшись и схватив священника за горло, прорычал Борис Васильевич. – А не ты ли сеешь смуту?! Не ты ли принес беду на мою землю?! Нет?! – вскрикнул Борис и с силой оттолкнул священника. Да так, что бедняга чуть не навернулся со стены.
– Успокойся! – прошипел тот. – Даст бог Казимир убьет молокососа. Тот не раз демонстрировал смелость. Вот и ныне может на рожон полезть. А нет – так мы поможем. Со спины ударим.
– И что дальше?
– Дальше? – усмехнулся священник, отползая. – Казимиру с кем-то нужно будет договариваться. А тебе останется только взять в жены Софью и принять благодать истинной веры… – С этими словами он и удалился от греха подальше. Борис был зол. Сильно зол. Настолько… что за не слишком осторожные слова мог и жизни лишить.
– Если Ваня не послушается Феофила, то мы тут, в Кремле, и подохнем, – тихо произнес он Ахмату. – А если вернется – того хуже. Уходить надо.
– Не веришь этому… в рясе?
– Ты видел племянника в бою? Вот и я видел. Тут. Под Москвой в прошлом году. Он литвинов, как детей, разогнал ссаными тряпками. А мои люди разыскали видаков того большого боя под Новгородом. С той битвы его пешцы окрепли, а тюфяки у него ныне много лучше. Поверь – надежды мало. Очень мало. Разве что чудо какое произойдет. И если этот дурень, – князь махнул головой в сторону отошедшего подальше священника, – совсем потерял разум от своей злобы, то я – нет. Нам конец. Теперь – точно. Или голодом помрем, или племянник убьет. Хотя я не верю, что он бросит Москву в беде. Прибежит. Вот те крест – прибежит. Или ты думаешь, чего купчишки да бояре испугались переходить под мою руку? Проклятье! Вот ведь ввязался!
