– Ты говоришь очень странные вещи, – произнес король, нахмурившись.
– Ваше Величество, – вступил в разговор земский маршалок и каштелян Вильны Радзивилл Остикович. Именно он и организовал сначала снаряжение рати Чарторыйского, а потом и его выкуп. – Мои люди были в Новгороде под видом купцов. Расспрашивали жителей.
– И что они узнали?
– Новгородцы до жути боятся княжича, – ответил Радзивилл. – Он действительно играючи взял город, до того неприступный несколько веков. И учинил им такой урон в войске, что они в ужас приходят от одной мысли о войне с ним. Не с его отцом, а с ним. Этот малыш смог удивить всех.
– По всей Руси, – продолжил Чарторыйский, – гремит слава этого отрока. Как я смог вызнать, именно он стоял за внезапным взятием Казани. Он придумал способ, который позволил его дяде легко вскрыть ворота крепости. Да и конная сотня княжича, особой выучки, сказывают, сильно помогла в бою под стенами Казани.
– Вздор какой-то… – раздраженно фыркнул Казимир.
– Да, Ваше Величество, – согласился Чарторыйский. – Так все думают, когда слышат.
– А что Патриарх? – обратился король к митрополиту Киевскому и всея Руси Григорию Болгарину. – Он как-то отреагировал на то, что в Москве замучили в пыточной православного митрополита и его людей?
– Константинополь в растерянности, – осторожно ответил Григорий. – По всем землям Московии погромы эллинов, которых иначе как данайцами и не называют. Да и сторонников их тоже. Сказывают, что убили уже несколько местных священников, посмевших выгораживать и защищать эллинов. Греков за священников так и не признают, именуя не иначе как татями.
– Данайцы? Почему?
– Так стали говорить с подачи княжича, – произнес Чарторыйский, – по Московии ходит фраза: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Княжич отомстил грекам за попытку его устранения так, что даже не ясно, как они выкручиваться станут. Он поднял их грешки со времен Владимира Святого. А нынешних эллинов так и вообще обвинил в службе магометанскому султану. Дескать, они стравливают христиан да вгоняют их в ничтожество на усладу его души.
– И люди этому поверили?!
– О! Там такая история… – покачав головой, произнес Чарторыйский. После чего вдумчиво, детально и развернуто пересказал риторику княжича. Тот ведь не стал ограничиваться выступлением под стенами Кремля в тот день, когда митрополита взяли. Он и позже несколько митингов провел «по случаю», рассказав и про обман Владимира Святого, и про многое другое. Да и на письма не скупился, старательно продвигая свое публичное обвинение.
– Мда… – только и смог выдавить из себя король, когда Чарторыйский закончил рассказ. А потом, долго о чем-то думая, скосился на своего митрополита и спросил: – И что, все это правда?
– Ваше Величество… – неловко помявшись, начал было говорить он, но осекся под его взглядом.
– Да или нет?
– Я не могу сказать точно…
– ДА или НЕТ!?
– Да… – очень неохотно выдавил он из себя. – Обо всем сказать я не могу, ибо не ведаю. Но то, что мне известно, – правда. Хотя обычно все это объясняется иначе. Однако, я полагаю, в целом княжич прав.
– Ваше Величество, – подал голос Чарторыйский, – княжич не только обвинил Патриарха в стравливании Литвы и Московии, но и отговаривал отца от военного похода в Литву. Иван Васильевич очень хотел, прекрасно понимая, что после столь серьезных потерь защищаться нам будет очень сложно.
– Странно. Почему он отговаривал? – удивился Казимир.
– Он и против Новгорода в поход отправился неохотно. Дар у него великий к воинскому делу, но душа не лежит. Он больше к ремесленникам да купцам тянется.
– Ты так им восхищаешься, – раздраженно фыркнул король. – Так чего ему служить не остался? Клятва тебя не держала.
– Это невозможно.
– Почему же?
– Даже если бы я захотел, он не взял бы меня. Ибо считает своим врагом. Кровным. И выкуп поначалу брать не хотел. Никакой. Прямо на поле при Шелони чуть и не добил. Говорил, что нет смысла освобождать хорошего командира, что позже вновь рати на него поведет. Что это глупо. Я обещал много денег и взывал к его человеколюбию и христианскому состраданию. Но он не верил моему слову. Оттого и грамоту заставил писать. Да с уговором: второй раз поймает – повесит на суку, не глядя на то, что я князь.
– Даже так? – усмехнулся король.
– Княжич очень осторожен в выборе друзей. Да и обиды не забывает… и не прощает. Никому. Иначе с митрополитом и греками бы так не поступил.
– Патриарх хоть что-то планирует предпринять? – спросил Казимир у Григория, возвращаясь к ранее поднятому вопросу.
– Это мне неведомо. Константинополь и Афон в полной растерянности. Все произошло так быстро и… сокрушительно. Грекам ведь ныне путь в Московию заказан. Их даже и слушать не хотят, как и их оправдания. Более того, эта волна ненависти к данайцам грозит перекинуться и к нам в Литву. Ситуация очень сложная. Говорят, что Патриарх хочет собирать Собор, призывая на помощь патриархов Антиохии, Александрии и Иерусалима. Но когда это еще будет и к чему они придут, совершенно не ясно. Да и княжич. Он ныне как кость в горле. Мыслю, что, пока он жив, добром эта история не закончится.
– Опасный малыш, – после долгой паузы произнес Казимир IV.
– Да, Ваше Величество, – кивнул Чарторыйский.
– Как же так получилось, что один отрок столько всего наворотил?
– Ходят разные слухи… – уклончиво ответил князь и, увидев интерес на лице короля, продолжил: – Люди болтают, будто бы митрополит насмерть отравил не только супругу Великого князя, но и его единственного сына. Однако княжич на третий день воскрес…
– Воскрес?! – ахнул король, перебив Чарторыйского. – И кто же его воскресил?
– Сказываю, что отпевающий его дьяк так дурно псалмы пел, что княжич разозлился и захотел его поколотить за такую нерадивость. Через то и воскрес.
– Что за вздор?! И вы верите этим базарным россказням?
– Ваше Величество, – произнес митрополит Григорий, – в то верил и покойный митрополит Филипп. О том он писал еще Дионисию
[91], будучи свидетелем как смерти, так и воскрешения. Он клялся, что княжич был мертв и все, кто видел его, в том были согласны. Отец тоже видел бездыханное тело сына, через что чуть рассудка от горя не лишился.
– Так, может, княжич этот вурдалак или еще какая мерзость?
– Он ходит в церковь, исповедуется, причащается. Да и говорят, что дьяка того нерадивого вперед выдвинули, о том же переживая. Вот княжич и вырвал у того дурня освященный крест, взяв в свои руки для того, чтобы бедолагу им и отходить, словно дубиной. Приговаривая за небрежное пение псалмов и чтение молитв.
