И еще почти прошла ставшая привычной боль в плече. Вадим даже с некоторой теплотой вспомнил Адрианыча. Конечно, дерьмо мужик, но врач классный, этого не отнять. Цикл новокаина — и все как рукой сняло.
Вадим отвернулся от иллюминатора, где далеко внизу плыли пуховые облака, и закрыл глаза. Теперь забыть обо всем… Забыть Валерию, родителей, мистера Уолша, фонд ЗДР — все… И уж тем более упрямо возникавший в мозгу смутный образ: рыженькая девушка в кресле-качалке под цветастым пледом…
Теперь главное — думать о том, что надо выиграть. Необходимо. Сейчас это важнее всего на свете. Все поставить на карту. Это и называется ВОЛЯ К ПОБЕДЕ.
И Вадим стал входить в то особое состояние, которое овладевает спортсменом перед важными соревнованиями. Это не волнение, нет, напротив, он должен быть совершенно, абсолютно спокоен. И в то же время все его мысли, чувства, все в нем должно быть направлено только на одно — победить.
«Если вас бросила жена, — любил говорить им тренер Ник-Саныч, — то во время соревнований вы об этом не помните. Понимаете, что я говорю? Мало не Думать, надо НЕ ПОМНИТЬ».
И вот сейчас, сидя в удобном кресле «Боинга», Вадим Воронов забывал. Он забывал обо всем, кроме тенниса. Надо выиграть. Надо.
В Риме было жарко, бешено жарило с неба средиземноморское солнце, но Вадим был рад этому контрасту. Это помогало забыть дождливый даже летом Питер.
Спортсменов поселили в удобном отеле, где для них имелось все, начиная от бассейнов и массажных кабинетов и кончая уютными кафе и ресторанчиками.
Еще в Reception Вадим стал с интересом оглядываться вокруг, хотя старался по возможности скрыть свое любопытство. Здесь ведь могут появиться сильнейшие ракетки мира. Вот промелькнула несколько мужеподобная, но все равно по-своему обаятельная Мартина Навратилова, мелькнул Андре Агасси, или это не он?..
Конечно, это не Уимблдон и не Кубок Дэвиса, и все же турнир достаточно серьезный, на котором можно ожидать лучших из лучших. Кафельников, правда, не поехал, и, надо думать, соберутся не все до одной теннисные знаменитости. И все же Вадима переполняла гордость за одно то, что он попал сюда. Единственный из всего петербургского клуба, один из немногих, собранных по всей России.
Даже если он не выйдет в финал или полуфинал, все равно уже один факт того, что он находился на корте вместе с Майклом Чангом (хоть тот и не был ему особенно симпатичен), был настоящим событием. И даже если он окажется последним (хотя Вадим очень рассчитывал на то, что этого-то как раз не произойдет), он получит плату за участие — вполне солидную по российским масштабам сумму в валюте.
Вечером, когда все уже устроились, в номер к Вадиму заглянул Ник-Саныч:
— Ну, Ворон, как настроение?
— Да вроде нормально.
— Хорошо. Как плечо?
— Забыл о том, что вообще болело.
— Прекрасно. Все-таки проконсультируйся с Павлом. Потому что, сам понимаешь, сейчас тебе болеть запрещено. Вот так. Если хочешь, можешь прогуляться, но в одиннадцать ноль-ноль — в койку, как штык. Это приказ.
— Слушаю и повинуюсь.
Когда Ник-Саныч ушел, Вадим постоял несколько минут у окна, попробовал открыть его, но это оказалось невозможным, — современные окна не открываются. Тогда он, взяв несколько незнакомых на вид бумажек, большие цифры на которых уже не изумляли переживших галопирующую инфляцию россиян, вышел на улицу.
После навеянной кондиционерами прохлады отеля римская улица показалась душной. Пахло жареным и острым, цветами, духами и потом, и все это перекрывал запах резины и выхлопных газов.
Но люди вокруг, говорившие на певучем итальянском, казались довольными и веселыми. Удивительно, до чего итальянцы всегда умудряются сохранять жизнерадостность, как будто у них не бывает сварливых жен, неверных мужей и тому подобного.
— Signore, sentite! — услышал он за своей спиной. Вадим оглянулся. На него смотрела красивая, но очень накрашенная девушка в коротком белом платье с огромным декольте.
— Vuole distrarsi?
— No, — покачал головой Вадим, без слов понявший, что ему предлагается.
— Che peccato, mio bello bambino! — разочарованно протянула итальяночка, и Вадим вдруг подумал, что с удовольствием бы остался здесь, на этой улице, пропахшей резиной и острыми приправами, с этой девочкой, с которой было бы все просто, потому что все ясно.
«А Валерия?» — возникла испуганная мысль. Вадим сделал над собой усилие. О Валерии думать нельзя, завтра соревнования. Можно думать о чем угодно постороннем, об этой девочке, о Риме, о Колизее, но только не о Валерии.
Закончился второй день состязаний, и Вадим успешно продвигался все выше и выше по турнирной таблице. Он вышел в одну восьмую финала. Это само по себе уже было гигантским достижением, но впереди еще встреча с Лефевром, и тогда… Лучше не думать о том, что будет тогда.
О нем уже заговорили. Vadim Voronov, Russia. Это имя теперь произносили на все лады со всеми возможными выговорами и акцентами.
Вызывало некоторое беспокойство плечо. К концу изматывающей партии с Петерсом, длившейся больше трех часов, оно снова дало о себе знать. Сразу же после победы Вадим сообщил об этом тренеру.
— Ничего, Ворон, держись. Пусть Павел сделает тебе новокаин. Анальгетики не стоит принимать, черт их знает, вдруг придерутся. Сейчас же все с ума сошли с этим допинговым контролем. А теперь — расслабиться и отдыхать.
Вечером, посетив массажный кабинет и сауну, наплававшись в бассейне, Вадим чувствовал себя полностью в форме. Он казался себе сильным и непобедимым, и в том, что он непременно должен выйти в четверть финала, у него не было теперь никаких сомнении. Он мог все. Это состояние победителя продолжалось с той самой секунды, когда он только вышел на корт. Протянуть бы его, и Vadim Voronov, Russia, встанет в ряд с Чангом, Агасси, Иванишевичем, Кафельниковым.
Если не подведет плечо…
И Вадим решительно направился к номеру Адрианыча.
На следующий день погода была по-прежнему итальянской: светило щедрое солнце, улыбались люди. И сам Вадим чувствовал себя приподнято. Тело казалось легким и гуттаперчивым, ракетка легкой как пушинка, а предстоящий поединок — сложной, но увлекательной игрой, в которой ему, Воронову, была обеспечена победа.
Упругой походкой он вышел на травяное покрытие, и для него все перестало существовать, кроме прямоугольника 20х40.
— Ну, Ворон, поздравляю! Ну молодчина!
Счастливое лицо Ник-Саныча улыбалось где-то рядом, прямо перед ним, но голос слышался глухо, как будто тренер разговаривал с ним через подушку. И вообще все вокруг казалось расплывчатым, как будто он смотрел На окружающий мир через бинокль, в котором сбили резкость.
