В лабораторию вернулись, всё впустую ещё, и она тут же номер Ивана набрала — некуда было идти, кроме него… только бы застать. И, слава богу, на месте оказался, бодрым был, обрадовался: да, конечно и всенепременно, жду!.. На выходе встретила Катю с ведёрком и щупом в руках, в тревожные, о чём-то умоляющие глаза заглянула и, поцеловав в лоб, сказала: «Не бойся, девочка моя…» — и ей, и себе это сказала.
Впору было Натали позавидовать, у той-то трудовая уже на руках… И что ей приготовили, из крысятника? Впервые по-настоящему страшновато стало: вот теперь-то в открытую… Это ж банда, стопчут. По любой же статье, самой худшей, выкинут, и куда она с этим потом — в суд? А главное, наизгаляются, вся она теперь в их руках…
Базанов как-то лихорадочно весел был, хотя заметно осунулся — или ей показалось? Встретил, усадил, кофе навёл и перед нею поставил, разом все бумаги сдвинув на столе, место освободив:
— С работы? В курсе теперь? Ну, разворошили мы кодлу эту!.. Рассказывай, что там…
Слушал, глазами блестя, кивал — весь нацеленный на что-то, нетерпеливый, даже и глядел-то мимо словно… и хорошо, всё ж была у неё опаска, что балагурить опять начнёт, смущать, взглядами этими связывать…
— …и Людмила эта, — повторила она, — вот уж не думала, что продаст. Говорю же, проблема мне теперь — увольняться…
— Нашла, Люб, чему удивляться, — с усмешкой, пожалуй что и с сожаленьем, ей сказал Базанов. — Русские сейчас как… зайцы, своей же продажностью окружены, морем разливанным. Самопредательством — каждый, считай, божий день я с этим нос к носу… В мелком, крупном — во всём! И деда Мазая на нас нету, или хоть дядюшки Джо… одно слово — совки. Что, тоже словцу удивляешься? О-о, тут и оскорбляются, в бутылку лезут — вражеский термин, мол… Да не в термине дело — в диагнозе! А он точен, врагам надо должное отдать: совок — это русский человек советского изготовленья, не умеющий и даже не желающий ни думать по-настоящему, ни действовать, иждивенец, только и всего… А раз не хочешь думать сам — значит, верь во всё, что тебе мошенники из телеящика скажут… приставкой к телевизору будь. Тут рви рубаху, не рви — правда ж! И совки эти на всех уровнях, у демократов-колбасников, кстати, тоже… Меня вот, представь, из-за нашей статьи даже мой шеф не прочь кинуть… — Он говорил это, впрочем, посмеиваясь, как о чём-то привычном и малость забавном. — Да-да, шеф, один из столпов оппозиции номенклатурной, провинциальной нашей — такой на него накат с губернских верхов организовали… Какую-то, Люб, артерию мы им пережали, питательную трубку, а мой не предполагал этого, сразу не смикитил. И хотел уж, истерию позавчера нагнал: не проверено, не факт, то да сё — а тут хлебушек в магазины пошёл… слышала? — Она кивнула, удивляясь весёлому пренебреженью его, вот бы ей так — Факт пошёл! И кинул бы, запросто, как кость коллегам своим бывшим по обкому, — а за мной город!.. Не очень-то и вякают, правда, лопают… нашим терпеньем валенки подшивать, сносу не будет. Но ничего, какой-нибудь протест да организуем! Кстати, вот статья-то, возьми, не читала ещё? Мало что раскопать удалось — ну, поставщиков там, посредников; а с остальным глухо, это следственную бригаду надо, с полномочиями… И та, по вопросу по женскому… хотел же тебе дать, отложил. Ага, вот! Почитай, тебе-то надо…
— А с увольненьем как, Иван? — чуть не жалобно сказала она; если до такого дошло, то что же с ней сделают, крайней, без всякой защиты теперь?.. — Посоветуй, топтать же начнут…
— Ах да, это ещё… Нет-нет, я понимаю, серьёзно это. — Он и вправду понимал — или только что понял, весёлости как не бывало; но и сам смотрел на неё с вопросом будто, как бы примеривая её к тому, что могло там ждать её, произойти… — Тут одно только: держаться твёрдо, стойким оловянным солдатиком… С позиции силы, да; пригрозить, что и с американским зерном не кончено ещё…
— Ну, мука ушла, ищи её теперь…
— Да это не задача, и не в том дело… — Опять посмотрел на неё, подольше, всё думая; и резко поднялся: — Нет, к черту рецептуры! Одну я туда тебя не отпущу… чересчур много им. Заявленье где? Ну, едем тогда. Да, позвонить — на месте ли? Чтоб не маячить там почём зря. Телефон?
Она назвала — с облегченьем наконец, всё не одной… Как бы ни было там — не одной в этом никак уж не бабьем, действительно, деле, где себя травой чувствовала, на какой сшиблись в схватке великаны, и только странно было думать, что это и она тому причиной тоже…
— Совещанье у него? А надолго? Почему — не должны отвечать, я ж по делу… Ну, это, извините, я ему сам скажу. — Брякнул трубкой, посмотрел с весёлым удивленьем. — Что там за карга у вас сидит?
И эта весёлость, опять вернувшаяся к нему, уверенность его передалась и ей — пусть малой лишь частью, тут и части рада будешь; да и как, в чём уверенным можно быть здесь, до конца?
— Кто, секретарша? Ох и сволочь!.. — искренне сказала она.
По дороге обговорили кое-что: только трудовую, больше ничего? — и церемониться в приёмной Базанов не стал:
— День добрый, девушка! У себя? Один?
— Да, но… — попыталась что-то сказать та, малость опешившая, видно, от «девушки», от появленья опальной тоже; но Иван уже затейливо обитую дерматином дверь открыл, пропуская её вперёд, а секретаршу уверил:
— По делу, девушка, по делу…
«Немедленно вернитесь… освободите!..» — взывала та, ещё из-за машинки, должно быть, не выпроставшись, на коей печатала что-то; а она тем временем прошла вперёд, поздоровалась и, секундой помедлив, села к приставному столу. Кваснев поднял голову от бумаг и не ответил, мутно глядя; и вместо боязни, какая минуту ещё назад была всё-таки в ней, раздраженье накатило, подумала опять: а кто ты, собственно, такой?..
— Я с заявленьем, Николай Иваныч, — сказала она, положила на стол ему бумагу. — На увольнение.
Но уже не на неё — на Базанова он смотрел, всё так же мутно, лишь опытом подсказанное подозренье промелькнуло в глазах, что суть визита не в ней — куда она денется? — а в этом молодом, свободно державшем себя человеке в костюме под модный, несколько распущенный в узле галстук. И вяло махнул короткопалой лапой секретарше, бдительно торчавшей, сверкавшей очками в дверях, и та скрылась тотчас.
— А вы кто? — без выраженья сказал он, удержавшись на всякий случай от грубоватого «такой»… вот так и спрашиваем в этой чужени один другого, и смысла в том никакого, всё равно не узнаем.
— Я?.. Иваном Егоровичем зовут меня. — Ногой отодвинув стул, он тоже присел к столу. — Базановым.
— А, так это вы…
— Я, а что здесь такого? — пожал плечами Иван. — По работе вот у вас, скажем так. По работе, согласитесь, где только не приходится бывать… А дело моё, если без околичностей, касается Любови Ивановны. — Он кивнул на неё, паузу выдержал, глядя бесстрастно, холодно в лоб ему. — Она имеет некоторое, подчеркиваю — некоторое и не главное отношение к хорошо вам изученной, надеюсь, статье. И мы сочли своей обязанностью помочь ей. Чтобы расстались без лишних проблем — и для неё, и для вас.
