Я сдалась и записала ребенка в государственный сад – в ясельную группу. Мне не терпелось выйти на работу: несмотря на огромную любовь к сыну, за два года непрерывного разучивания потешек я стремительно деградировала и очень от этого страдала. Я, конечно, развивалась, но только в одну сторону – педиатрию и искусство развлечь грудничка, а хотела развиваться в разные, захватив также маркетинг и пиар.
Итак, ясли. Платить нужно было 1200 рублей в месяц. Двадцать два умильных карапуза. Мой приучен к лотку и не таскает еду со стола. Можно успокоиться. Про подгузники мы давно забыли и были вполне самостоятельны, чтобы попроситься в туалет и объяснить, где болит.
Тьфу ты, никак не отвыкну от привычки говорить «мы» про ребенка. Это неправильно, с момента, когда мой сын научился ходить на горшок без моего участия, он давно вполне себе автономный «он».
Воспитательницу звали Варвара Владимировна. Язык сломаешь.
– Знакомься, Даня, это тетя Варя, – сказала я сыну, когда мы пришли на смотрины садика.
– Варвара Владимировна, – поправила меня Варвара Владимировна.
Уважаемая Варвара Владимировна, моему сыну два года и три месяца. Он оперирует словами «ням-ням» и «пи-пи» как промежуточными перед длинными «хочу покушать» и «хочу в туалет», потому что он маленький. Выговорить Ваше имя в возрасте двух лет, уважаемая Варвара Владимировна, сможет только вундеркинд из садика с логопедическим уклоном. Может, все-таки тетя Варя?
Но воспитательница была непреклонна. Сказала: правила такие, а я заложник ситуации. В результате 22 ее подопечных обходились невнятной пробуксовкой на первой «Р» с последующим уходом в тупиковый занос.
– А мы сегодня лисовали солныско с Валвлвл… с Валвлвлв…
Варвара Владимировна была женщиной уставшей – от жизни в целом и от работы в частности. Она злилась на жизнь, что та не оправдала ее ожиданий, и своим разочарованием щедро делилась с окружающими через вечно плохое настроение.
В свои 50 она моет жопы чужим детям за копейки, а в соседней группе кто-то моет жопу ее внучке, которую она с дочерью растит без мужчин. Я не знаю, так ли это на самом деле, мой источник информации – слухи, которыми меня щедро пичкают против моей воли. Я не доверяю слухам, потому что про меня тоже говорят много гадостей, в которых мало правды. В ее случае могло быть так же.
Варвара Владимировна как-то утром пришла на работу со словами: «Ноги мои сюда не идут». Она произнесла это на выдохе, и это был такой молчаливый крик, что я ей посочувствовала от всей души.
В этот момент я переодевала улюлюкающего сына и думала, стоит ли сказать 50-летней женщине, что если ноги не идут на нелюбимую работу, то нужно найти любимую, куда ноги пойдут с большим удовольствием.
Я веду лекции и рассказываю об этом чужим людям, а тут женщина, которая проводит с моим сыном больше времени, чем я. Обычно я говорю им: друзья, у вас одна жизнь, ее нельзя тратить, ее нужно жить. Вдумчиво, внимательно, смаковать и кайфовать. Инвентаризируйте ее на предмет событий и людей, которые вас не вдохновляют, и смело меняйте свою жизнь к лучшему. Никто другой не сделает это за вас.
Мне хотелось ей это сказать, но Варвара Владимировна не производила впечатление человека, способного слышать. Она слышит только «ням-ням» и «пи-пи», поэтому вряд ли примет совет про ответственность и сознательность. Тем более от молодухи, которая бросила ребенка и ускакала на работу, на которой она никому не моет жопы.
Однажды Варвара Владимировна на полном серьезе пожаловалась мне, что дети не болеют в феврале. «Обычно полгруппы выкашивает зимой, а тут полный состав», – с глубоким сожалением сообщила она. Я даже не смогла придумать, как поддержать этот разговор.
Я оставляла сына и каждый день с тяжелым сердцем шла на работу с гнетущим чувством вины. Я шла развиваться в пиаре и маркетинге, пока мой ребенок находился в ауре человека, неудовлетворенного жизнью. Эти депрессивные флюиды могут впитаться в его кровь, и он вырастет недовольным жизнью, ворчащим, неудовлетворенным мужиком. Я накручивала себя все больше.
– Это я должна варить ему кашу и читать Агнию Барто! – говорила я мужу вечером.
– Ну тогда увольняйся, вари и читай, – отвечал муж. У него все просто: жизненный минимализм.
Я прислушивалась к себе и понимала, что соблазн работать у меня пока сильнее чувства вины. Я загоняла это чувство в дальний угол, закрывала дверь и думала о том, что если я, бросив работу, буду варить и читать, то каша будет несъедобной, а стихи – без выражения. Сын был вполне весел в саду, шел туда с настроением. Он был слишком мал, чтобы отследить атмосферу и климат.
Я решила еще подождать – накопить сил перед кардинальными переменами. Наступила весна – пора промокших ног и сопливых носов. «Только двое болеют», – вздыхала Варвара Владимировна, и мне чудился в ее словах упрек мамашам, взрастившим детей с сильным иммунитетом.
Я совсем пала духом. Солнечным апрельским утром я привела ребенка в сад. Ничто не предвещало. Долгожданное солнце подсушило тротуары, на деревьях набухли почки, хотелось гулять по теплой улице и напевать веселые мотивы. Я не усидела на работе, отпросилась у шефа и прибежала в сад забрать ребенка пораньше.
Дети как раз гуляли. Я пошла к знакомому навесу, расписанному почему-то под мухомор, высматривая своего белобрысика. Он сидел в песочнице и самозабвенно орудовал лопатой. Так, а что это у него на голове? Я точно помнила, что привела его в сад без головного убора.
Мой ребенок сидел под мухомором с лопаткой и ведерком в руках. На голове у него были трусы, заботливо натянутые по самые уши. Одна радость – это были его трусы. В песочницу нырнул Данин друг Саша в синих трусах на голове. Они вдвоем стали рыть свой тоннель. Я стояла в оцепенении. Может, это конкурс такой?
– Дааась, а кто тебе трусы на голову надел? – спрашиваю у сына.
– Валвлвлвл… Валвлвллв…
– Понятно.
Я обернулась к остальной группе. Дюжина детей в трусах на голове рассыпалась по детской площадке. Остальные были в капюшонах или кепках.
– Варвара Владимировна, – осторожно спрашиваю я. – А почему у детей на голове – трусы?
– Потому что родители не дали им ни шапок, ни панамок, – объясняет мне Варвара Владимировна.
– Ну и что? Сейчас первые дни, когда тепло. Шапки уже не нужны – не замерзнешь. Кепки еще не нужны – не напечет. Зачем?
– Нам не положено без головного убора! Может, ведра им на голову надеть?
– Да при чем здесь ведра? – Я уже вышла из оцепенения. – Вы если дома панамку забудете, трусы на голову наденете?
– Я нет, но они же дети!
– И что? Когда вчера вечером сын после ванны напяливал трусы на голову, я радовалась его развитой фантазии. Я не знала, что он считает нормальным носить нижнее белье на голове!
– Ничего страшного не случилось. Зато не напечет.
