Я страдала: не ела и не спала. Каждый день ходила в лес в надежде, что Кешка узнает меня и радостно сядет на плечо. Большую часть дня я проводила на опушке. Именно там я впервые увидела Кутуза.
Он шел вдоль дачных заборов, искал еду. Заборы люди построили раньше домов. Они защищали свои границы, даже если внутри этих границ нечего было защищать. Очень важно было обозначить свою территорию, а потом уже наполнять ее постройками.
Кутуз был грозен на вид, но я интуитивно поняла: этот не обидит. У меня чуйка на доброту.
– Если ты подождешь меня здесь, я принесу тебе еду, – сказала я.
Кутуз кивнул и сел ждать. Он не знал человеческого языка, но интуитивно понял: эта не обидит. У него, вероятно, тоже чуйка.
Я сходила домой и принесла ему остатки завтрака: сыр и яичницу с сосисками. Кутуз ел медленно, нежадно.
– Я утром давал ему кашу, – сказал мальчишка-сосед, вдруг возникший рядом.
– И я кормила, – подошла девочка из соседнего дома. – Он не голоден.
– У него глаза нет, видели? – коротко стриженный соседский мальчуган задрал челку собаки. – Его за это Кутузовым зовут. У Кутузова тоже не было глаза: он его в ледовом побоище потерял.
– Чушь не неси, – строго сказала восьмилетняя, самая младшая девочка. – Он с французами воевал…
Через Кутуза я познакомилась сразу со всеми местными детьми. Мы стали компанией выгуливать «нашу собаку». Вечерами делали общий костер. Я даже как-то примирилась с дачей, у нее появился новый смысл: друзья, прогулки, Кутуз.
Однажды мы придумали искупать Кутуза: долго грели воду на солнце, нашли старый таз, залепили дырки пластилином, пошли к болоту, чтобы там после мытья расчесать космы Кутузу, девочки хотели заплести ему дреды.
Вечером мы налили в таз теплой воды, развели в ней шампунь и мыло, даже нашли мочалку, шутили, что Кутуз – сам мочалка. Затащили в таз ошалевшего Кутуза, мылили его отчаянно, а он по-стариковски сопел и шутливо вырывался, но позволил елозить по своему телу десяткам мыльных детских ладошек. А потом, когда мы должны были смывать с него мыло новой порцией теплой воды, Кутуз вдруг сбежал от нас и закончил мытье в грязном болоте. Мы очень любили этого бездомного доброго пса.
– А косичкиии, – кричали девчонки и махали ему расческами. – Кутузик, ну иди сюдааа…
Осенью мы начали переживать, как Кутуз перезимует. Забрать его домой, в город никому не разрешили бы. Помню, как мы учили его делать запасы на зиму, закапывать еду в определенном месте, а потом сами закопали ему поздней осенью съестные припасы – кости – под домом сторожа, и ранней весной с замиранием сердца гнали туда родителей, узнать: как он там, наш Кутуз.
Однажды летом мы, гуляя большой компанией, добрели до крайнего садоводства у соснового леса. Кутуз сопровождал нас всю дорогу, а перед воротами того садоводства вдруг сел как вкопанный и не пошел внутрь.
Мы пришли на разведку. Поговаривали, что тут открыли палатку и торгуют хлебом и молочкой, вот мы и шли узнать, так ли это.
Палатку мы нашли: я купила сметану, кефир, хлеб и ждала остальных у входа, со мной был Кутуз. Я наливала на руку сметану, а пес слизывал ее шершавым языком. Мне было щекотно, я смеялась.
– Это ваша собака? – спросила женщина из крайнего дома. – Уберите, тут у всех дети.
– Это наша, она не кусается.
– Я знаю, но такие собаки должны быть на поводке и в наморднике, мало ли что. Животное же. Он ходил к нашим тут, но не прижился.
Я помню, как поразилась этому «не прижился». Кутуз? Добрый, милый, благородный Кутуз не прижился?
– Знаете, я ни разу не слышала, чтобы он лаял, – сказала я, адвокатируя доброту Кутуза.
– Да я про другое. Лишай какой-нибудь принесет еще – бездомный же пес.
Я поняла, что Кутуз не идет туда, потому что чувствует: его там не любят. Видимо, ему доходчиво дали это понять.
Мои друзья вышли из ворот, мы побрели домой. Я шла в толпе и думала про лишай. Я не знала, что это такое и почему Кутуз должен его принести, и не понимала, почему наши родители не боятся лишая и разрешают нам играть с Кутузом, а другие боятся.
А потом Кутуз пропал: просто не пришел одной весной. Может, пал смертью храбрых в бою, как и полагается полководцу, а может, просто замерз той лютой зимой в своей лохматой шубе. Но я хочу думать, что он нашел кого-то лучше нас и прижился там.
Я учу детей любить животных своим примером. Они видят, что я люблю, и тоже любят. У нас дома живет залюбленная и затисканная кошка Ладошка – самая счастливая кошка на свете.
Я рассказываю детям, что животные беззащитны перед человеком и отражают его поведение.
Сын любит рассказ про Мансура, который показывает суть взаимодействия животного и человека. Мансур – это медвежонок. Очень смешной, косолапый. Охотник убил его маму, а Мансура пожалел – подкинул людям. Какая-то странная, избирательная доброта. Мансур был маленький и не запомнил злого охотника. Он не успел приобрести чуйку на ненависть. Ему не было и месяца, когда его подкинули на аэродром. Летчики увидели напуганного и голодного мишку, дрожащего от страха и неизвестности. Он был таким маленьким и беззащитным, что они просто не смогли его прогнать. Оставили, откормили, полюбили. Назвали Мансуром.
У Мансура тогда еще не угас сосательный рефлекс, он любил обслюнявить протянутую ладонь, по-детски обхватить подошедшего за колени. Настоящий малыш. Мансур освоился, стал дружелюбным и игривым сыном полка. Летчики аэродрома малой авиации Орловка обожали Мансура, стали ему родителями.
Медведь, познавший доброту человека, не сможет больше вернуться в лес – он погибнет. У него теперь чуйка на доброту. В лесу – охотники. Они придут и убьют его, как убили его маму. Охотник – это тоже человек, как летчик.
Но этот мишка знает только летчиков и думает, что все люди добрые, как они, может доверчиво подойти и получить пулю в лоб. Получается, отпустить медведя в привычную его среду – лес – это убить его.
– Все люди разные, Дась, – говорю я сыну. – Бывают добрые, бывают злые. Все разочарования в жизни случаются от того, что если рядом с нами люди, которые, например, любят животных, нам кажется, что все такие, и рождается иллюзия, что весь мир населен только добряками. А это не так.
Однажды мы с сыном шли домой поздно вечером. У меня был тяжелый день, я забыла сменку и весь день провела на каблуках. Это было изнурительно. Плюс я несла сумки с продуктами. Сын тоже нес, но полегче. Вдруг мы увидели маленького котенка. Он жалостливо мяучил и явно был голоден.
– Мам, смотри, – растрогался сын, присел на четвереньки. – У нас есть что-нибудь мясное?
Как назло, ничего мясного и молочного у нас не было. До магазина недалеко, минут пять, но я так устала, ноги гудят, сумки…
